Никита Королёв - На кромке сна

– Не, ну погоди, ну что ты все упрощаешь так – икринки, рыбешки… Но ведь есть… но ведь были светила нравственности, флагманы поколения, пророки: писатели, поэты, музыканты, философы. Все они ведь задавали народные ориентиры, повестку эпохи. Разве не они направляли реку общественной жизни?

– Паня, Паня… они эту повестку освещали. Поставили свои ларьки ближе всех к реке, чтобы каждая рыбешка могла подплыть к лотку с речной водой и увидеть в ней свое отражение. Помнишь у Пушкина?

«Восстань пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею моей,

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей»

Все пророки твои «внемлют», – Денис разломил это слово на два хромых слога, – именно бурлению реки, улавливая ее влажное дыхание и соревнуясь, у кого слух абсолютнее – тем и зарабатывают на жизнь. Хотя во все времена им казалось, что кто-то из них повелевает водной стихией. Собиратели народных слез, продавцы фантазий, сомелье – хоть горшком назови. Из «Короля и шута», конечно, хе-хе. Они стоят у реки с сачками и по капельке вытряхивают ее в цветастые пакеты, а затем продают их нам, усредненным обитателям городских рек. Эту разбодяженную авторскими слезами реку покупают только потому, что по ней регулярно проезжает чиновничий катер, и в ходе этой «королевской» рыбалки рыбу-покупателя оглушают динамитом, не говоря уже о том, что это давно уже не река, а круглый аквариум, в котором не каждая рыба не повредится рассудком. После каждого нового порога реки, который, как показывает мировая история, всегда ниже предыдущего, на берегах вырастают новые публичные заведения, обещающие спасение от горя и скуки. Только если раньше это были филармонии и оперные залы, потом джаз- и рок-клубы, то сейчас это торговые центры и сетевые кинотеатры. Жрецы, писцы, творцы, криэйторы. Времена шли, бирки затирались и сменялись, но удел их носителей оставался таким же, как у фермеров или рыбаков – продавать тебе то, что не можешь добыть сам, потому что ленивый всегда платит, а если он еще и скупой… ну, думаю, не нужно объяснять.

Паня стоял так же, как и всегда, когда Дениса, нередко подвыпившего, начинало уносить в подобные дебри, – скрестив руки на груди. Денис сосредоточенно, даже с некоторой одержимостью, смотрел в окно, словно бы взглядом ведя свою мысль через лабиринты отливающих ртутью крыш. Дома смотрели вверх, на глыбу офисной башни с какой-то тяжелой, вымученной покорностью. Как на мучителя, про которого и думать плохо уже запрещено. Они смотрели из дрожащей бледной синевы, которая, кажется, уже целую вечность висит над городом и столько же еще провисит. Безраздельно и несокрушимо. И есть лишь пара дней в холодные времена, когда выглядывает солнечный лик, лишенный всяких черт, которыми можно было бы состроить укор, но под его взглядом почему-то становится невыносимо стыдно.

– …Если река слишком долго застаивается, – Паня ухватился за середину смысловой нити, выйдя из забытья, в котором речь превращается в журчание воды в соседских трубах, – хлынет вновь она только кровью, смыв всю жизнь на своих берегах… Кто-то успеет смыться, а кто не успеет, того уже смоют. И в этом тоже всегда было раздолье: раньше в Охотское море целыми баржами смывали, сейчас поскромнее – в сортире мочат. Смотришь на какой-нибудь особнячок в колониальном стиле на реке Миссисипи, или на какую-нибудь там гидроэлектростанцию на Гудзоне, которая всю округу питает (ну, это я так, условно), а там, батюшки – два колена и дед с бабкой – евреи, от погромов бежали из России. А потом все на ток-шоу у Джимми Киммела сидят, хихикают и на ломанном русском матерятся. А ведь такие кадры были бы у нас… «Ну и не нужны нам такие каприоты нашей Родины!» – завопят те, кто составляют расстрельные списки, либо кто еще не знает, что там оказался…

Машинки катили по шоссе, как ползунки – по полосам эквалайзера. Только как их не выстави, все равно получается один только белый шум. Но за толстыми, как в океанариумах, стеклами, за окнами без единой форточки его не было слышно. Поэтому машинки, катившие по шоссе, напоминали капельки, бесшумно ползущие по стеклу. Только ни одну из них нельзя было стереть или направить вспять, потому что они ползли по другой его стороне. Все это очаровывало, но в то же время немного пугало.

– …Культура ведь с ее наукой и искусством по природе своей растительна, это просто зелень, пышно цветущая там, где солнышко и влажно. Ботаники и социологи имеют в виду одну и ту же культуру, когда говорят и о растениях, и о людях. Ведь все эти очаги высокой культуры от Венеции эпохи Ренессанса до Вены времен Иосифа Второго были смачно удобрены денежным капиталом. Но это не значит, что все упирается в правильный уход. Поставишь теплицу – получишь тепличную культуру, чья судьба напрямую зависит от сохранности теплицы. Высокой, долговечной культуре нужен фактор естественной среды. Как говорится, поливай, но доверяй. У нас в стране всегда было из крайности в крайность: то холодная тундра, где крючьями растут дубы, об которые потом весь мир с восторгом режется, то теплица с attalea princeps, которая всегда норовит пробить крышу. Джобсы, гейтсы, маски, уорнеры, генералы сандерсы – все они оказались там, где в один момент хлынула денежная река. И тут они сами стали скручивать краны и прокладывать трубы.

– Но ведь до этого ты сказал, что рекой нельзя управлять, а можно только приторговывать, – Паня говорил отстраненно, смотря на свой полупрозрачный силуэт, отражавшийся в стекле вместе с островком кабинета.

– Да, сказал и не соврал. Те балаболы, которых ты назвал нравственными ориентирами и ткачами реальности, действительно способны лишь выжимать реку вперемешку с потом из своих мокрых футболок, разливать по стаканам и напаивать жаждущих путников, которые не заметят до боли знакомый душок сероводорода сточной воды за соленым привкусом и еще окрестят этот коктейль «новой искренностью». Все, кого я чуть раньше назвал, тоже не могут перенаправить русло, но зато могут – через пот, слезы и кровь – протянуть новый рукав. Тогда и появляются новые берега, на которые нынче заносятся столы с инвентарными номерами, компьютеры, горшки с фикусами и закатываются офисные кресла. А трудяги-смельчаки выжимают футболки, но уже не свои, а женские – на тематическом конкурсе, организованном в их честь.

– А ты не думаешь, что в один момент река разольется так, что не будет ни ее, ни суши, а будет одна сплошная топь? – спросил Паня.

Денис, до этого расплывавшийся в ухмылке оттого, как он это ловко завернул с футболками, помрачнел.

– Пань, ты ведь знаешь, куда выходят окна с другой стороны здания? Я имею в виду те, которые смотрят в сторону от центра.

– Да, метро «Аэропорт», торговый центр…