Александр Мельник - 1985, или Полевой сезон

– Простите ради бога… Можете не отвечать, если это вам неприятно. Знаете – я до сих пор ненавижу Советский Союз. Даже нынешнюю Россию не могу простить за то, что она не открестилась от советских грехов. Понимаю, что мой дед был всего лишь маленьким винтиком. Но это был мой дедушка, и его убили свои же, русские. За то, что он, бывший белый, не любил красных. Так и я их не люблю. Не-на-вижу! Хоть убейте меня за это!

– В наше время в России у власти далеко не красные, – возразил Захар.

– Ну и что с того! – повысил голос Майкл, отодвинув от себя кружку с пивом. – Всё равно это большевики. Не в классовом понимании, а по сути. Им так же дела нет до народа. Жил бы дед сегодня в России, его бы наверняка убили. Потому что он никогда не подпевал властям. Но ведь вы, Захар, эмигрант с большим стажем. Двадцать лет за границей? Не спрашиваю о нынешней России, но Советский Союз… Судя по возрасту, вы знаете не понаслышке, что такое СССР. Правда ли, что это было похоже на оруэлловский «1984»?

Захар сначала весело рассмеялся, потом почесал большим и указательным пальцами щетинистый подбородок и надолго задумался. Его жизнь можно было разделить на три временных отрезка. Тридцать первых лет пришлись на советские годы, около десяти лет были прожиты в новой России и двадцать – в Швейцарии. Детство и студенчество в расчёт можно не брать – тогда было не до государства. А вот жизнь после окончания института, годы, прожитые в Забайкалье – да, всё было сложно и противоречиво. Причём сразу не скажешь, когда жилось тяжелее – до или после распада СССР. По большому счёту, любить Советский Союз Захару было не за что. За бесплатное высшее образование? Но оно вовсе не было бесплатным. За него расплатились родители – бедностью, тяжёлой работой и скудным бытом. За право на труд? Гм… Предложи нынешнему швейцарцу такую гарантированную, но малооплачиваемую работу, он скорее потребует пособие по безработице, чем согласится. За сменивших одну за другой трёх жён? За сына? А причём тут Советский Союз? Хотя… Ему вдруг вспомнился суматошный 1985-й год, когда вместе со второй женой Юлей он работал геодезистом в Амурской области. Полный хаос, бестолковщина, приборы не работают, работа стоит… но ведь именно там и тогда был зачат их единственный сын! А Даша? Не появись в том году в его жизни начальник партии Петрович, он бы, возможно, и не обратил на неё внимания десять лет спустя, в суматохе сменявших друг друга претенденток на должность оператора ЭВМ в его фирме.

– Оруэлл всё написал правильно, – решительно произнёс Захар. – Но из этого советского шурум-бурума вышли и я сам, и моя жена. Благодаря ему или вопреки – это, конечно, большой вопрос. Кстати, через час она должна сюда подойти. Поехала в зоопарк, а я там уже был. Пришлось ненадолго расстаться. Между прочим, скоро мы празднуем серебряную свадьбу. Не поверите, но первые флюиды нашего будущего счастья витали в воздухе уже в 85-м году, хотя Даше было лишь тринадцать лет, и мы даже не подозревали о существовании друг друга. Нет, образ моего СССР – это не «1984». Скорее, 1985-й! Это был, может быть, самый тяжёлый год в моей жизни. Прямо-таки театра абсурда. Но ведь тогда всё и началось! Я просто заново родился, как-то разом повзрослел, стал другим человеком. Даже в науку из геодезии ушёл в том же году. А без этого не было бы и защищённой в Швейцарии диссертации. Не было бы самой эмиграции. Да и сам я был бы другим, совсем не похожим на того, который сидит сейчас перед вами.

– Гм… – Майкл сделал глоток из кружки. – Вы хотите убедить меня в том, что без СССР все мы жили бы в пещерах?

– Вовсе нет, – возразил Захар. – Мне не за что любить Советский Союз. Но я слишком люблю свою жену. Тут ведь всё взаимосвязанно. И потом, я имею в виду не все советские годы, а всего лишь один год из жизни молодого совка, которым я тогда был. Могу рассказать, если хотите. Вы не торопитесь?

Радиоточка на кухне с такой мощью заиграла гимн СССР, что техник Айдар вскочил, как ужаленный, сел на кровать и, не успев толком продрать глаза, начал шарить рукой в поисках брюк. В темноте одеваться было несподручно.

– Мужики! – закричал он заполошно, – Подъём! На работу! Захар, включи свет!

– Ты что, очумел? – откликнулся с другой кровати Захар Сазонов, молодой инженер-геодезист, приехавший в Улан-Удэ два года назад из Москвы. – Сегодня же Новый год! Ложись обратно!

В соседней комнате тоже заворочались, застонали, зашумели. Послышалось звяканье пустых бутылок, а потом раздался истошный женский крик:

– Да выключите наконец эту хрень!

В первый день нового года вставать в шесть утра никто не хотел. После гимна начались утренние новости. Голос диктора уверенно и беспощадно проникал во все закутки двухкомнатного экспедиционного общежития: «Генеральный секретарь ЦК КПСС Константин Черненко… Сила нашей партии – в её единстве и верности марксизму-ленинизму…».

«Кухонный брехунец» стоял на холодильнике рядом с открытой дверью во вторую, смежную комнату. Захар натянул байковое одеяло на голову и для большего эффекта прижал к уху ладонь правой руки. Очень хотелось спать – он лёг всего лишь три часа назад. Вдруг послышался звук глухого удара, после чего диктор умолк. Зато за стеной грянул хохот.

– Танюха, иди в снайперы! Мужики, Танька радио своим валенком укокошила!

Общежитие было сугубо мужским. В соседней комнате жили двое техников – уроженец Читинской области, опытный маркшейдер лет тридцати Фёдор Толстихин и родившийся в Бурятии, молодой и меланхоличный топограф Игорь Зябликов. «Опять, черти, кого-то привели!», – подумал Захар сквозь начавший было накатывать сон. Но заснуть не удалось. На кухне включился свет. Дверь со скрипом растворилась и в комнату заглянула бывалого вида женщина в телогрейке, наброшенной на голое тело.

– Эй, пацаны! У вас спичек нет? – прохрипела она.

– Какие нах спички, вали отсюда! – рявкнул со своей кровати резкий и раздражительный Айдар.

«Где они её откопали? – подумал Захар. – Вчера вроде никаких баб не было». Он повернулся на другой бок, но тут захотелось в туалет. Водку Захар почти не пил. Во время новогодней гулянки он больше нажимал на дефицитное закаменское пиво, привезённое в продмаг по случаю Нового года. За ним постоянно охотились истинные ценители. После кислого улан-удэнского привозное пиво казалось нектаром богов. Местное покупали только, если в продаже не было закаменского или кяхтинского. Почему оно быстро скисало, никто толком не знал, но судачили о плохой пастеризации.

Захар оделся, махнул на кухне мужикам, пившим из трёхлитровой банки огуречный рассол, вышел в сени и толкнул незапертую входную дверь. Его тут же обдало обжигающим сорокаградусным морозом.