Игорь Ташин - Чистая нота

Часто включали Сьюзи Кватро и танцевали вдвоём до упаду, а Ляля потешно пела с ней Can the Can дуэтом.

Ездили к её бабушке за город, у которой под Гатчиной был большой деревянный дом с огромным участком.

Поковырявшись в саду, брали с собой чайник с чаем, чебуреки или пироги с капустой – Тамара Дмитриевна отлично готовила – и лезли на второй этаж в маленькую уютную спальню, окна которой выходили на огромную яблоню. Когда та цвела, это было волшебство. Мы усаживались рядом на узкую тахту и читали друг другу по очереди любимые книги. После Ляли я стал понимать японскую поэзию, китайские легенды…

Начинали скучать, ещё не простившись. Всегда держались за руки. И говорили, говорили, говорили, … не могли насытиться друг другом, казалось, что время бежит слишком быстро – его всегда не хватало. Так пролетели два года.

А потом, в один из майских дней, Ляля ворвалась домой как ветер и светясь от счастья крикнула: «Скоро у нас родится ребёнок! Ты понимаешь – ребёнок!»…

Идея тёщи была проста – убедить дочь в ошибке, развести и вытолкнуть меня из её жизни. Но всё это делалось очень аккуратно, без нажима. Чего я никогда ей не прощу, так это её совета сделать аборт, когда она узнала о беременности: «Срок небольшой, ещё не поздно».

Лялька жутко с ней разругалась тогда. И это при том, что Ляля, человек совершенно не конфликтный. Весёлый, подвижный, общительный, способный через пять минут стать своим в любой чужой компании. Не пила никогда больше бокала сухого вина, не курила … Но главное – это была сама рафинированная нежность. Что бы она просто тон повысила, нужно очень постараться. А тут с любимой мамой и пыль до небес.

Беременность протекала очень тяжело. Сильнейший токсикоз, угроза выкидыша. Лялька превратилась в тень, ей было очень плохо, но она терпела, улыбалась и всегда уверенно заявляла: «Всё будет хорошо, я знаю…»

В декабре родилась Ленка. Роды тяжёлые; Лялю чуть не потеряли, но она выкарабкалась. Начала поправляться. Даже румянец вскоре заиграл на щеках по-прежнему.

Я был счастлив. С работы бежал домой, что бы увидеть их поскорее. Работал кинологом – работа нравилась. Это, пожалуй, самая независимая и интеллигентная работа в милиции, такая же, как работа эксперта или оружейного мастера – начальство тебя не трогает, в работу твою не лезет, в процесс подготовки собаки тоже – интересует конечный результат. Я к тому времени с месячного щенка вырастил и подготовил ещё одного напарника – ротвейлер Мадж стал бессменным спутником. Собаки у меня были из лучших, на чемпионатах кинологов МВД Ленинграда и области, всегда занимали призовые места. Дежурил постоянно на Литейном 4, а этот допуск имели не более 10 собак.

Никогда бы не подумал, но Ляля оказалась настоящей наседкой. Ребёнок занимал все мысли и всё время. Всюду лежали книги, от Бенджамина Спока до подборок и вырезок – интернета не было. Пелёнки, бутылочки, соски, игрушки, марлевые подгузники и прочее, прочее, прочее. На полу у входа дезинфицирующая тряпка, я мыл по 20 раз на дню руки, непрерывно проветривали комнату, включали кварцевую лампу. Собаке в доме появляться было запрещено, друзьям и знакомым тоже. С озабоченным видом, она непрерывно что-то размешивала, тёрла, грела и гладила. Все наши былые разговоры, отношения и развлечения были похоронены. На надгробии сидела Ляля, консультируясь с врачом из платной поликлиники по очередному вопросу – нужно ли ошпаривать почищенные яблоки кипятком или нет.

Мне казалось, это всё временно. Временно и чересчур. Я сам любил Ленку, вставал ночью, научился пеленать, мыть, кормить, ухаживать. Гулял по нескольку часов. Но хотелось хоть немного поговорить о чём угодно, кроме детских прикормов и болезней.

Прошёл год, пошёл второй. Лена часто болела, ребёнком была слабым и это являлось дополнительной причиной для очередной манечки или фенечки. Она была на искусственном кормлении – в роддоме, когда Ляле было очень плохо в реанимации, ей ещё и грудь загубили – осталась без молока. Я продал тогда свою новую дублёнку – были в моде. Купил кроватку, немецкую коляску и две здоровенных коробки финской молочной смеси «Пилти», что бы хватило на полное вскармливание – она сильно отличалась от наших «малышей» в лучшую сторону. Ни о каких яслях, понятное дело, вопрос не вставал. После окончания вуза, Ляля поработала в Интуристе и получила декретные, но они давно кончились. Жили на мою зарплату и «что бог пошлёт» в виде помощи от родных и подработок. А наседка в Ляле продолжала развитие и подчиняла всех окружающих своей неукротимой воле. Характер её изменился. Она перестала быть Лялей. Она становилась Ольгой…

Казалось, никогда больше у нас уже не будет таких отношений и такой волшебной сказки, как в первые два года. Оглядываясь на жизнь, могу сказать – это лучшее, что в ней было. Спасибо за чудо, Ляля.

Между тем, перестройка продолжала наступать, не скупясь на перемены к худшему.

В магазинах начали исчезать обычные ещё вчера продукты, в аптеках – лекарства. Жизнь становилась всё дороже и дороже. Люди ходили хмурыми, недовольными. А тут ещё напасть – старого начальника питомника, подполковника отработавшего всю жизнь в УР, отправили на пенсию. Прислали капитана из дежурной части – блатного идиота, ни бельмеса не смыслящего в сыске и, тем более, в кинологии. Зато на подполковничью должность, что бы звёздочки мог получить. Сидел бы он тихонько, так и горя мало, но он с дежурки! В угрозыске свои отношения, а на питомнике тем более – как в армейской разведке. На 30 тысяч сотрудников милиции нас 10 человек, способных показать настоящую работу кинолога. А строевой офицер полез в святая святых, пытаясь проводить занятия с собаками по типу строевой службы. Мрак, одним словом. Ещё и постричь всех хотел! Я ходил лохматым, как в школе, а ему встряло … Одним словом я разругался с ним жутко. Сказал, что с моей помощью пять раскрытых убийств, без счёта краж, четыре благодарности от командования МВД и ни одного взыскания. И первое, очевидно, будет, за нанесение телесных повреждений командиру. Он отстал, но запомнил…

Ленке уже три года. Замечательный живой и любопытный ребёнок. И здоровье вроде наладилось, она окрепла, стала редко болеть. Но тут новая напасть – аллергия. Сильная. Ребёнку нужно расти, а с чистыми продуктами проблема. Денег ни на что не хватает. Нужны деньги на врачей, лекарства. Ляля мечется, не зная, что делать. Тёща дорогая зудит мухой – «а я тебе говорила, вот вышла бы за Володю, жила бы сейчас в Праге.» …

Выходит постановление о кооперативах и кооперативном движении. Я открываю кооператив – Студия звукозаписи. На Лялю, естественно – работнику милиции это запрещено. На кооператоров смотрят как на нэпманов в СССР – мы враги. Аппаратура у меня была, но мало. Занимаю денег, докупаю – в общем решаю технические вопросы. Ляля бегает по инстанциям. С её коммуникабельностью и ангельской улыбкой это легко. Власти тогда были, нынешним не чета, – никаких взяток. Всё легко. Нам идут на встречу. Дают помещение. Нахожу несколько точек, где за небольшой процент готовы продавать мои кассеты. Нахожу в торговле, за долю малую, сами кассеты. Начинаю работать. За первую неделю, без опыта работы, без знания репертуара – не владея маркетингом, говоря современным языком – я зарабатываю пять своих месячных зарплат. Через два месяца я уже получаю свой годовой оклад с премиями в неделю. Дело пошло.