Татьяна Катушонок - Близкая даль. Мистический роман

– Елки зеленые… – растерялся Баренцев. – И что нам теперь делать?

– Придется нам, бабоньки, брать это дело в свои руки… – решительно произнесла Степанида.

Женщина подошла к Дубову, отстранила его и, прильнув глазом к дверному проему, произнесла:

– А ну, председатель, подай мне грабли…

Петр схватил стоявшие рядом с дверным косяком грабли и протянул женщине. Степанида взяла инструмент, просунула его в щель, захватила зубьями гибкую ветку ивы и, изловчившись, приподняла ее. Ветка качнулась и скользнула по створке, Степанида заметила это и толкнула плечом дверь, та жалобно заскрипела и открылась.

– Свобода!.. – радостно прокричал Иван и, схватив женщину, закружил у входа.

– Отстань, окаянный! – стала отбиваться Степанида, пытаясь вырваться из рук механизатора.

– Ну, Степанида, ну, молодчина… – похвалил спасительницу председатель.

– Скажете тоже… – смутилась женщина и, вырвавшись из объятий Варенкова, выбежала на улицу.

Светало, над лесом золотисто-оранжевой полосой занималась заря. Певчие птицы, радуясь окончанию ненастья, весело щебетали в гуще прибрежных кустарников, в воздухе пахло сыростью и разнотравьем. Степанида перешагнула через лужу, образовавшуюся у входа в амбар и, посмотрев на иву, покачала головой. «Весь вход загородила…» – посетовала женщина. Мужчины взяли топоры, обрубили сучья дерева, перекрывавшие вход, открыли дверь и выгнали воронов. Пернатые с шумом вылетели и стали суматошно кружить над зданием.

– Дурная птица… – произнес Николайчук.

Старый ворон сделал очередной круг над постройкой, устремился вниз и, трижды прокричав над головой старика «кру», клюнул его в лоб.

– Ах ты, гад! – разозлился Илья. – Ты меня клевать будешь…

Ворон не обращал внимания на брань старика и продолжал клевать его и бить черными крыльями.

– Что ж это делается?.. – запричитала Степанида. – А ну, кыш отсюда! – женщина подняла с земли отломленную ветром ивовую ветку и стала размахивать ею над головой земляка, пытаясь отогнать наглую птицу.

– Чего это ворон так ополчился на Илью? – оторопела Щеглова.

– Незачем было о них гадости говорить, – ухмыльнулась Дропегина.

– Вот именно, – кивнул Гужель. – Ворон – птица умная, понимает, кто его любит, а кто – нет…

– Тоже мне – защитник нашелся… – насупился Николайчук. – За что их любить, за то, что беду на нашу голову накликали? – мужчина достал из кармана пиджака носовой платок и промокнул выступившую на лбу кровь. – Вот, полюбуйся, что этот гад наделал – чуть глаза мне не выклевал…

Пелагее стало жаль старика, она взяла у него носовой платок, смочила водой и приложила к ране.

– Ничего, заживет… – успокоила она мужчину.

Ворон сделал последний круг над амбаром и полетел к разрушенной часовне.

– Скатертью дорога! – глядя ему вслед, буркнул Илья.

– Надеюсь, на этом наши неприятности закончились, – произнес Егор. – Ночную смену мы отстояли, так что можем идти домой…

– Верно, – кивнула Пелагея.

Люди обошли поваленную ураганом иву и остановились в замешательстве. Из-за проливного дождя деревенская дорога превратилась в месиво грязи, по которой не то, что идти – на подводе ехать было трудно.

– Вот те раз! – присвистнул Баренцев. – Похоже, надо идти вплавь… – парень поправил на голове кепку и сделал шаг вперед, дорожная грязь обволокла его ступни.

Леонид с трудом вытянул из жирной жижи ноги и выбрался на поросшую травой обочину.

– Ну как – сплавал? – поддел его Гужель.

– Этот номер не пройдет… – в растерянности произнес Леонид.

– То-то, – щелкнул языком Егор.

Женщины с грустью смотрели на дорогу и не знали, как им быть.

– Пойдемте лугом, – предложила Шульга, – там хоть и сыро, но зато чисто…

– Правильно! – поддержала ее Пелагея. – Пойдемте вдоль реки, там дорога короче, а то, что сыро – так это не беда, на ногах – сапоги, так что переживать нечего…

Леонид очистил о мокрую траву кирзовые сапоги, поправил выбившийся из-под кепки чуб и весело запел:

– Не судите меня люди – неплохой я паренек, мое сердце женщин любит, и в душе есть огонек!..

– Артист… – улыбнулся председатель. – Смотри, за девками ухаживай, но границу не переступай, не то все вихры тебе повыдергиваю…

– Что вы, Петр Иванович, я тише воды и ниже травы… – улыбнулся парень.

– Молчал бы уж… – покачала головой Екатерина.

Пелагея посмотрела на вывернутую с корнем иву и попросила председателя направить бригаду мужчин, чтоб убрали от двери амбара дерево.

– Начнем возить лен – будет мешать, – пояснила женщина.

– Сейчас же зайду в контору и распоряжусь, чтоб распилили ее на дрова, – ответил Дубов.

– А что будем делать со льном, который остался на поле?

– Сначала надо посмотреть, что от него осталось, – с грустью произнес агроном.

– Верно, – кивнул председатель. – Вы, Пелагея Михайловна, ступайте сейчас домой, отдохните и часам к девяти утра приходите всей бригадой на поле.

– Хорошо, – кивнула бригадир.

– А как насчет подшипников? – напомнил Варенков.

– Помню, Иван, помню… – махнул рукой Дубов. – Не до них сейчас, закончим со льном – займусь этим вопросом.

– Помните, вы обещали…

– Обещал – значит, сделаю, – ответил Дубов и, окликнув агронома, поспешил в контору.

ЛУЧ СОЛНЦА, ПРОБИВШИСЬ сквозь ветви деревьев, скользнул по стеклу окна, проник в комнату и коснулся лица спящей Анастасии. Веки девушки дрогнули, она открыла глаза и взглянула на часы. Грузики часового механизма с шумом опустились вниз, устремив за собой железные цепи, дверь домика механической кукушки открылась, и птаха прокуковала пять раз. «Пора вставать», – вздохнула девушка, сбросила с себя одеяло, стащила со спинки стула платье, оделась и пошла умываться. Склонившись над тазом, она зачерпнула кружкой воду из ведра, налила на ладонь и плеснула себе в лицо – дрему словно рукой сняло. Настя взяла гребень, расчесала волосы, заплела их в косу, застелила постель и стала заниматься домашними делами. Сначала она разбудила отчима.

– Что – пора? – спросил Степан.

– Шестой час, умывайтесь, а я подою корову…

– Мать вернулась?

– Нет.

– Хорошо, встаю…

Мужчина дождался, когда входная дверь дома за девушкой закрылась, встал, надел галифе, умылся и собрался побриться. Подойдя к зеркалу, он глянул на свое отражение в нем и остолбенел – волосы на голове были седыми. В памяти мужчины ожили события прошедшего вечера: встреча со священником, древним витязем и сон, который он увидел, задремав на лавке у дома.

– Ну и дела… – растерялся Степан. – Что я скажу людям? Разве можно в такое поверить?

«Живи и помни!» – пронеслось в голове мужчины. Сердце Степана учащенно забилось, он разволновался и подумал, что надо постараться взять себя в руки и не поддаваться вражьим искушениям, как советовал ему отец Никодим.