Марица Дойчева - Мелодрама. Истории любви

Притирка характеров двух разных, хоть и любящих, людей проходила болезненно. Ссоры, которые невозможно было скрыть от остальных обитателей нашей маленькой квартирки, стали происходить все чаще. В такие дни домашние вели себя особенно тихо, словно чувствуя, что буря вот-вот разразится. Сестренка Наталья не показывала носа из комнаты. Отец хоть и переживал, но всем своим интеллигентным видом выражал отстраненность от семейных дел. Сдвинув очки на нос, он бродил по квартире, словно Кентервильское привидение. Только цепями не гремел, боялся нарушить такую непрочную тишину. Мама вздыхала на кухне. Скандалы следовали один за другим. «Я так больше не могу! Не выдержу!», – срывался на крик Стас и уходил на кухню. Кухня, будучи территорией мамы, была его убежищем, приютом. Мама, зная мой непростой характер, часто вставала на сторону мужа. Смягчив раздражение зятя, она отправлялась успокаивать дочь.

Я очень любила родных, мне не хотелось их расстраивать, причинять беспокойство. Рано или поздно примирение у нас наступало. Однако в голове постоянно вертелось, что я не красивая, ущербная из-за своего огромного живота. Стас стал меньше меня любить, или уже не любил совсем, старался меньше времени проводить дома. Нет, я этого не заслужила! И это самое кричащее, царапающее «нет» внутри меня, рано или поздно, приводило к новой ссоре.

Через полгода он уехал на практику в другой город, где базировалась его военная часть. Приезжал он только на выходные, тратя по три часа на дорогу. Я эти редкие встречи ценила и в такие дни старалась не ссорится.

Всю вторую половину беременности рядом со мной была мама. Мы с ней покупали распашонки, пеленки, коляску, кроватку. Дома всегда находились какие-то дела, и так постепенно приближался день родов. В ту пятницу я допоздна стряпала торт к приезду мужа, потом смотрела «Взгляд» с Владиславом Листьевым и уснула около часа. Проснулась от боли и разбудила маму, которая объяснила мне, какими должны быть ощущения и что они должны повторяться. С моими ощущениями совпадало. В палату я поступила около пяти утра. После осмотра врача меня положили в предродовую и сказали: «Лежать и ждать». Чтобы облегчить боль, я, вспомнив рассказы подруг, сначала ходила по коридору и растирать себе спину. Потом, когда уже начала засыпать, легла. Время шло медленно, я то проваливалась в сон, то, когда наступали схватки, жутко корчилась, стонала или вовсе переходила на крик. Стало невыносимо, но звать врача было бесполезно – многие в палате стонали, и подбегать к каждой никто не считал нужным. Когда же, наконец, про меня вспомнили, уже начались роды.

Боль, шок и какое-то замутненное сознание. Я ничего не слышала, перед глазами плыло, все получалось невпопад. Роды прошли естественно, но без последствий не обошлось: меня «зашивали», без наркоза, «в живую». Я, не понимая происходящего, чувствуя себя каким-то материалом, как могла терпела, убирала руки врачей. Малыш родился около десяти утра в декабре 1990 года. Спустя несколько минут мне показали, что родился мальчик, а потом его унесли на обработку. Мне же на живот положили холодную грелку и оставили в зале. Страшный озноб во всем теле, дрожь, жуткий холод. Я медленно приходила в себя, чувствуя мучительную боль. Санитарка, убиравшая в зале, вздохнула, проворчала что-то в адрес врачей и заботливо накрыла меня, замерзающую, одеялом. Так хотелось, чтобы рядом была мама, чтобы ее руки поправляли это одеяло, чтобы она тихонько сидела рядом, держала меня за руку и напевала какой-нибудь свой любимый старинный русский романс…

На следующие сутки малыша принесли мне на кормление. Я разглядывала его и постоянно думала о том, какой же он красавчик. «Самый-самый красивый мальчик на свете!», – мурлыкала я, целуя сына. Первое кормление обернулось адской болью. Груди потрескались и постоянно болели, просто не успевая зажить. Казалось, ныло все тело. По коридорам ходили сгорбленные и еле передвигающие ноги женщины. Каждое утро им приносили на кормление малышей. Первые минуты я корчилась от боли, когда ребенок голодным ротиком начинал рассасывать грудь, а потом принималась рассматривать его чудное личико, гладила его черненький пушок рядом с ушками, касалась маленьких розовых щечек… Потом наступал черед мам: утренняя обработка йодным раствором, кварцевание швов, потом завтрак, отдых, обход врачей, потом опять кормление. К нам никого не пускали: так было «положено» – строгий распорядок и стерильность. Когда открылась дверь палаты и в комнату шагнул сияющий Стас, я не поверила глазам. Он пробрался в больницу под видом студента-медика, взяв белый халат на работе у мамы. Он обнимал меня и гладил по голове, а я, всхлипывая, жаловалась на боль, на то, как тяжело мне пришлось. Я видела, что ему было жаль меня, но понимала, что он даже представить себе не может, через что мне пришлось пройти. После этого я решила – в следующий раз муж должен быть рядом. Он был рад появлению на свет первенца-мальчишки. Сбылась его мечта. Увидеть малыша ему удалось только на седьмые сутки. Когда нас выписывали домой в морозный субботний день, он приехал за нами на «волге», привез красивый конверт малышу и модные джинсы мне, в которые я из-за боли не смогла влезть.

Так в нашей маленькой квартирке стало на одного человечка больше. Теперь жизнь семьи пошла на новый лад – все вертелось вокруг новорожденного. Первое купание, частые кормления, бессонные ночи – все это было для меня впервые, и я благодарила бога за то, что рядом была мама, которая как могла старалась облегчить дочери «радость материнства». В развернутом виде малыш был не так красив. Ножки и ручки ходили у него как на шарнирах, кожица была тоненькая, ближе к темненькой, волосики черненькие, пальчики малюсенькие. Купаться ему очень нравилось: теплая вода напоминала ему ту среду, которую он так недавно покинул. После купания он хватался за грудь и потом засыпал, посасывая ее как соску, которую не принимал никаким образом.

Первые три месяца были беспокойными. Его постоянно мучил живот, потому и спал он неважно. Мы часто трясли его на руках. В остальном, это был улыбчивый и замечательный ребенок. Он рано начал держать голову, потом сидеть, ходить. Мы обошлись бы и вовсе без болезней, но подвел живот, и мы загремели в инфекционную больницу. Правда, уже на следующий день мы оттуда сбежали под расписку о том, что всю ответственность я беру на себя. Такой жуткой обстановки, как там, я еще не встречала. Детки лежат одни, без мам, и ты просто вынуждена принимать в их жизни хоть какое-то участие. Медперсонал подходит к ним только чтобы дать таблетку или покормить. Остальное время ребенок сидит или стоит в кроватке и ревет. Вынести такое невозможно, и ты переодеваешь его, играешь с ним. Потом моешь руки, так как диагноз не установлен, и возишься со своим, которому нужна не меньше. Вынести подобный кошмар было невозможно. После этого я боялась больниц как огня. Только в крайнем случае соглашалась ехать туда. К счастью, мой малыш вскоре выздоровел. Папа приезжал к нам на выходные, радовал нас, привозил гостинцы, вещи мальчику. Эти дни проходили быстро и сменялись бесконечным ожиданием следующих выходных.