Андрей Пшеничников - Притяжение Красной планеты. Роман, рассказы, стихи

Говорят, например, что тяжело пахать землю, выращивать хлеб. Говорят также, что трудно в одиночку переплыть океан или взобраться на Эверест. Я не знаю. Вполне возможно. Но зато я точно знаю, что очень трудно целыми днями лежать на диване и ничего не делать! Не верите? Попробуйте сами, и вы убедитесь, что я прав. При этом вы не должны ни читать, ни смотреть телевизор, ни слушать музыку – необходимо исключить всякие занятия, а также всякое общение, разговоры по телефону и тому подобные вещи, и так провести целый день.

Ну, как? Попробовали? Легко вам было? И это ведь только один день, а не неделя, не месяц и не год. Тем более, что вы всё это проделали специально, ради интереса, чтобы испытать себя. Одним словом, вы не почувствовали и десятой доли той скуки, которую ощущает человек, лежащий целыми днями на диване не ради какой-то забавы, а потому, что ему действительно всё на свете не интересно, не интересно по-настоящему.

В старших классах школы, когда мне было ещё интересно жить, я прочитал роман М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени». Эта книга сразу стала мне очень близкой, а её главный герой, Григорий Печорин, – моим любимым героем, которому я стал подражать. Во всяком деле я напускал на себя равнодушный вид, и это доставляло мне огромное удовольствие. Я думал, как хорошо быть безразличным ко всему, мне казалось, что я отлично понимаю и Печорина, и самого Лермонтова. Но года через три, когда я действительно потерял всякий интерес к жизни, и мне стало по-настоящему скучно, я понял, как жестоко ошибался. Я понял, как на самом деле было тяжело Печорину и самому Лермонтову. Я почувствовал всю невыносимую тяжесть скуки и ничегонеделания. Когда жизнь перестает приносить тебе радость, перестаёт быть тебе интересной, то тогда она просто берёт тебя и укладывает на диван. И начинается самая нудная, самая изощрённая пытка.

Бывало, лежишь так час, два, три, наконец, до того надоедает лежать, что уже больше не можешь. Тогда ты поднимаешься и садишься, а делать-то всё равно нечего. Сидишь так, блуждая взглядом по комнате. И вот то, что ты сначала лежал, а потом сел, уже является для тебя целым событием дня.

А бывало, такая хандра находит, такая апатия наваливается, что даже и просто сесть ты не можешь, потому что и это тебе кажется бессмысленным делом. И ты лежишь уже, действительно, как прикованный, и тебе до того всё неинтересно, что даже думать не о чем, и мыслей в голове никаких нет. В такие моменты я погружался в забытьё: нечто среднее между бодрствованием и сном, и для этого мне не нужна была ни медитация, ни гипноз. Я достигал транса естественным путём, не прикладывая к этому никаких усилий. Это помогало скоротать время, но не на много. В основном же я просто лежал, и в голову мне лезли всякие дрянные мысли, от которых и сойти с ума было недолго.

В буддийской философии говорится, что лучше сидеть, чем стоять, ещё лучше лежать, чем сидеть, а ещё лучше спать, чем просто лежать, но лучше всего умереть. Так как умирать мне страшно, сплю я тоже плохо, то мне остаётся просто лежать. И я буду лежать. Я буду лежать на своём диване тридцать или сорок лет, а потом я умру, как и все умирают. И, скорее всего, меня некому будет схоронить. Но это меня не тревожит. Я буду и мёртвый лежать на диване, в зале с плотно задёрнутыми шторами на окнах. На столе будет стоять золочёный подсвечник с тремя горящими свечами, и позолота будет искриться в их мерцающем свете, а с дивана будет смотреть мой мёртвый зрак…

Или я начинал мечтать о третьей мировой войне. Даже не знаю, что было главным в этих мечтах. Возможно, за ними скрывалась надежда на всё разрешающий конец, который должен был уничтожить ту пустоту, в которой я оказался. Не знаю. Но порой это моё ожидание третьей мировой воны бывало таким нетерпеливым, что я часами смотрел по телевизору новости, переключаясь с одного канала на другой, и в потоке репортажей из разных уголков земли пытался уловить её приближение. У меня было много времени, и я часто подолгу думал о том, какая это будет война. Может быть, это будет война современных великих держав за новый передел мира, как первая и вторая мировые войны. Возможно, это будет война многолюдного и бедного юга с богатым, но малочисленным севером, и тогда, если победит юг, наступят новые средние века. А может быть, падение нравственных устоев в капиталистическом обществе приведёт к анархии на земле и всеобщей бойни. Порой, желание войны настолько обуревало мной, что я начинал к ней готовиться: делал гимнастику, читал книги о прежних войнах, изучал оружие. Но главное, я на тысячу ладов старался представить себе тот последний мой бой.

…Обычно мне чудилась промышленная окраина какого-то большого южно-сибирского города с трубами молчаливого завода, грудами металлолома и длинным бетонным забором с колючей проволокой и надписью: «Осторожно, территория охраняется злыми собаками». Мне чудилась поздняя осень, ясное небо после дождя, холодно, на земле подмораживает грязь. Нашему подразделению будет дан боевой приказ обороняться на высоте, недалеко от города, а затем отходить в сторону леса, который на карте будет обозначен как «Прозрачный лес». Бой начнётся вечером, когда низкое солнце зальёт окрестности багровой краской заката. Особенно ярко в его лучах будут гореть огромные многосекционные окна одного из корпусов завода. В самый разгар боя взрывом реактивного снаряда меня оглушит. Из моих ушей потекут струйки тёплой крови, которые я буду стирать грязными закоченевшими пальцами рук, и дальше бой будет для меня продолжаться как в немом кино. Земля будет в дыму. Я буду видеть взрывы в тишине, наблюдать передвижения солдат и боевых машин противника, трассы пуль. Наше подразделение не выдержит натиска врага, и мы начнём отходить к лесу. В редком лесу, больше похожем на городской парк, негде будет укрыться, голые стволы деревьев будут розоветь в лучах холодного заката. И вот, на опушке леса, одна из огненных прерывистых линий от трассирующих пуль прожжёт меня насквозь где-то в области сердца, и я ещё успею оглянуться и увидеть, как она будет уходить за спиной между розовых стволов деревьев в прозрачный лес…

Да, именно так, в большинстве случаев, я представляю себе свой последний бой. Однако сколько бы я ни всматривался в сводки новостей, я не мог разглядеть никаких признаков новой надвигающейся мировой катастрофы. Конечно, в разных местах происходили какие-то локальные войны, но в них гибли единицы, а миллионы в это время продолжали жить, как ни в чём не бывало. Погибнуть, даже в бою, в такой войне у меня не возникало желания. Ведь если умирать, так всем вместе. Да и вообще, вряд ли это моё ожидание третьей мировой войны было серьёзным. Нет. Это была просто игра с самим собой в прятки.