Юрий Меркеев - Дерево Иуды. Реальная история

Иллюстратор Александра Николаенко

© Юрий Меркеев, 2021

© Александра Николаенко, иллюстрации, 2021

ISBN 978-5-4474-5852-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

На Востоке есть дерево с восхитительными яркими цветами, но великолепие их обманчиво. Насекомые, привлеченные этой опьяняющей красотой, садятся на цветы, отравляются и мертвыми падают вниз удобрять почву. Вокруг этого загадочного явления природы— дерева Иуды— всегда целое кладбище обманутых и погибших насекомых.

Посвящается моим друзьям и знакомым, многие из которых, увы, не дожили до сегодняшних дней.

Скорый фирменный поезд «Янтарный», следовавший маршрутом «Калининград – Москва», подъезжал к очередной станции. В плацкартных вагонах было душно и жарко; запахи разогретой еды, просачивающиеся сквозь пузатые мешочки поклажи и чемоданов, вызывали тошноту. Однако, стоило выглянуть сквозь запотевшие окна на улицу, как поневоле находила судорожная зевота; забывались противные вагонные запахи. Час назад, когда поезд отъезжал от платформы Южного вокзала, даже под огромной крышей перрона было зябко, отвратительно холодно, въедливо сыро – до самых костей. Даже волк взвыл бы от такой непогоды. Начало весны в Прибалтике – это почти всегда неприятная смесь из мокрого снега, дождя и грязи, а также холодного пронизывающего ветра.

Поезд сбавил ход. Показались мрачные, темно-серые жилые постройки с остроугольными крышами, рыжая черепица которых была омыта дождем до блеска.

Молодой человек, задумчиво смотревший в окно вагона, вдруг встрепенулся, с озабоченным видом быстро прошел в тамбур и, заметив, что проводница достает из своего купе связку ключей, видимо для того, чтобы закрыть на время стоянки все подсобные помещения, метнулся назад к своему месту, вытащил из сумки какой-то сверток и бросился в другую сторону вагона в туалет. Затем пассажир закрылся, дрожащими руками извлек из свертка шприц, наполненный светло-коричневой жидкостью, зажал между ног кисть левой руки, на которой моментально проступила сеть серо-голубых венок, и, нахмурившись и стиснув зубы, стал протыкать иглой кожу. В эту секунду вагон резко качнуло, пассажир выдернул шприц и со злостью вслух выругался матом. Затем в другом месте руки, на локтевом сгибе, повторил процедуру укола. Не успел резиновый черный поршень шприца коснуться донышка, как послышался лязг вставляемого снаружи ключа. Задергалась ручка, потом в дверь сердито постучали, и недовольный голос проводницы прокричал: «Эй, там, на борту! Юноша, другого времени не было что ли? Обязательно перед станцией приспичивает?» Молодой человек, не торопясь, ввел в вену все содержимое машинки, улыбнулся, выдернул иглу и тут же покрылся горячей испариной. Веки у него потяжелели, голос стал тягучим и липким как медовая патока. Пробежала первая волна «прихода», и ему стало хорошо. «Сейчас выйду, —пробормотал он, выбрасывая пустой шприц в сливное отверстие и зажимая пальцем правой руки место укола.—Уже… уже выхожу.» Помассировав место локтевого сгиба, он поднял локоть кверху и бодро вышел из туалета. Проводница недобрым взглядом окинула его с ног до головы и понимающе ухмыльнулась, открыв ряд золотых зубов. « Готовься, юноша, —процедила она.—Нестеровская таможня.»

– Мне готовиться нечего, —с безразличием в голосе ответил молодой человек и застегнул пуговицу на рукаве рубашки.—Туалет на то и существует, что ходить в него можно не по вашему расписанию, —с улыбкой огрызнулся он.—А по нашему расписанию.

– Ладно, не философствуй, —пробурчала проводница.—Знаем мы ваше расписание. Ты пока документы свои приготовь. Чтобы из-за такого нашего расписания поезд надолго не задержали.

Странный пассажир вернулся на свое место и снова уставился в окно. Эта небольшая стычка с проводницей не выходила у него из головы. «Все люди враги, —мрачно подумал он.—Себя нужно винить в малодушии и глупостях, а не их. Им на меня наплевать. Вот их философия и психология. Всем на меня и на всех наплевать. Только мне одному на себя не наплевать. Все люди враги, —мысленно повторил он.—Когда же я, наконец, вдолблю это себе в голову? Ни капли сострадания к другим …только к себе. Кругом – одни волки. Добро – слишком большая роскошь для крепкой челюсти и острых клыков. Все, все враги… Они – охотники, ты – дичь! Нужно всегда быть готовым к отпору, уметь ответить укусом на укус… ударом на удар. Если ударили по левой щеке, раздроби обидчику челюсть…»

Поезд остановился. Станция была освещена тусклыми желтыми фонарями-панамками, похожими на вьетнамский национальные головные уборы. «Вьетнамки» раскачивались в такт ветру и скупо поливали мрачный перрон станции нездоровым желтушным светом. Среди торопливо семенящих к вагонам пассажиров выделялись фигуры медленно и важно прохаживавшихся людей, одетых в зеленую, как у военных, униформу. Для пассажира, который только что ввел себе в вену дозу запрещенного лекарства, в этот момент они, эти люди в форме, были его главными врагами. Он посмотрел на свое отражение в оконном стекле и увидел молодого израненного загнанного волчонка, которого вот уже через минуту начнут травить собаками. Юноша начал быстро приглаживать на макушке ежик коротко стриженных темных волос, наивно полагая, что придаст этим себе менее подозрительную внешность. Первое, что особенно отличало «волчонка» от остальных пассажиров, был его взгляд. Сильно зауженные зрачки и полудремотное состояние век делали его узнаваемым, меченным оглушительной дозой кайфа. Да и одет он был весьма своеобразно: черная потрепанная кожаная куртка с огромным количеством накладных карманов (такие куртки вышли из моды лет двадцать назад и купить их за бесценок можно было только в комиссионках или в магазинчиках и лавках «секонд-хэнд»), на нем был серый вязанный свитер с небольшой дырочкой на рукаве, какие обычно оставляет на заснувшем наркомане тлеющий окурок, потертые расклешенные джинсы смотрелись бы неплохо с четверть века назад в Америке в расцвет движения хиппи. «Волчонок» был бледен и худ, а короткая стрижка эту худобу еще больше подчеркивала. Несмотря на приличную дозу наркотика, он не мог скрыть своего беспокойства, и как ни старался взять себя в руки, отвлечься, согнать со своего лица предательскую тревогу, у него это не получалось, и от бесплодных попыток страх проступал в глазах еще отчетливее. Но если бы не оглушительная доза наркотиков, он бы просто сгорел у всех на глазах, вспыхнул бы факелом, и по всему вагону стал бы распространяться едкий запах паленной волчьей шерсти. Но он не сгорел.