Ольга Гудкова - Записки студентки

– Тогда-то всё и случилось. Сам процесс я практически не запомнила, но помню, что мне не понравилось. Я не понимала, что я должна делать, когда они… ну, ты понимаешь…

Я понимала. Но я не могла понять только одного: зачем она с ним? Очевидно, что он не уважал ни её, ни её желания и потребности, в том числе сексуальные! Неужели, это и правда любовь? Неужели она настолько любит его, что готова всё это терпеть? Просто не может быть, чтобы это чувство, так воспеваемое поэтами, было так разрушительно для человека!

– Я думаю, что именно тогда я забеременела, – сказала она самое главное, – и… если я рожу, то всегда буду смотреть на этого ребёнка, как на результат той оргии…

Да уж, Женьке, конечно, не позавидуешь. Я настолько потеряла дар речи от её рассказа, что усердно пыталась придумать что-то, что можно сказать, поддержав её. Осудить Женьку сейчас легко, это может сделать каждый. Сказать ей какая она дура, что нужно было думать раньше. Это так просто. Но это ничего не изменит. Точнее, изменит, но в худшую сторону – Женька ещё больше будет переживать и ненавидеть себя. Но вот подобрать слова, которые поддержат человека – сложно, а ведь это именно то, что ей сейчас может помочь.

– Ты не будешь на него так смотреть, – наконец сказала я, – это будет ребёнок, ни в чём не повинный ребенок, и когда ты будешь видеть его, то будешь думать о том, как его любишь, а об этой оргии просто забудешь и всё. У тебя будут совершенно другие дела и заботы, – у меня чуть не вырвалось слово «проблемы», – все в молодости, да и не только в молодости, творят кучу глупостей, просто мы не знаем об этом. Люди обычно притворяются святыми. Это модно. Ты не одна, у кого был подобный опыт. И не одна, кому не хочется об этом вспоминать. Я уверена, что многие пробовали и кто-то был разочарован. С другой стороны, разве не для этого нам дана молодость? Чтобы постоянно что-то пробовать и экспериментировать! Зато теперь ты точно знаешь, что это не твоё! Будешь писать в старости мемуары, – я попыталась улыбнуться.

Она кивнула, и из её глаз покатились слёзы. Женька выглядела безумно трогательной. Я ни капли её не осуждала, я и сама наделала кучу ошибок. А сколько ещё предстоит?

– Наверное, ты права, – ответила она, и её лицо слегка просветлело.

– Евгения Герасимчук, – сказала администратор клиники, – прошу Вас, проходите.

Женька вытерла слёзы, поднялась со скамейки и направилась в кабинет врача, а я осталась наедине со своими мыслями. Я поняла, что мне было страшно. Страшно влюбиться настолько, чтобы в этих чувствах потерять себя и своё уважение к собственной жизни, к собственным желаниям и потребностям. Мне было безумно страшно, что я вот также захочу удержать мужчину каким-то подобным способом. Стала бы я себя уважать после этого? Не знаю. Конечно, я не скажу Женьке подобного, наоборот, всячески дам ей понять, что в её поступке нет ничего криминального, такое бывает, когда теряешь голову. Ничего не поделать, все мы люди. Но всё-таки её рассказ поразил меня до глубины души. Неужели женщины действительно так сильно влюбляются, что теряют в этих чувствах уважение к себе? Почему-то мне не верилось, что у мужчин тоже бывает это. Возможно, я была не права.

Я нервно перебирала изрядно потёртые листки в своём конспекте, пытаясь успокоить возбудившуюся нервную систему. Сегодня проходил зачёт, который принимал наш декан. А он был не самым приятным человеком и не самым мягким преподавателем. Да, я долго готовилась, и мне казалось, что я действительно знаю практически всё, что нужно. Но образ этого человека не давал мне покоя. Он всегда высокомерно вёл себя со студентами, усмехался их ответам и всячески давал почувствовать себя маленькими и ничтожными людьми. Должна признать, что большинство преподавателей на нашем факультете вели себя высокомерно, но Калманович, безусловно, превосходил в этом остальных. Ну почему так сложно общаться со студентами, если не равных (понятно, что мы не были равны), но хотя бы просто по-человечески, не показывая всем своим видом, что ученики не заслуживают считаться такими же полноценными членами общества, как преподаватели. Помню, как однажды я пришла на консультацию к достаточно молодому преподавателю касательно написания курсовой работы и попросила его посмотреть один момент в моём готовящемся тексте, в котором меня одолевали сомнения. На нём был жуткий загар копчёного оттенка, который он, скорее всего, получил путём нанесения специального крема (я не верила, что такой противоестественный цвет можно получить на солнце или в солярии). Он смерил меня таким взглядом, что я почувствовала себя ничтожным тараканом, который по совершенно непонятным причинам оказался в самом сердце юридической вселенной. Не характерным для мужчины высоким голосом он вскрикнул:

– Как Вы смеете приходить ко мне с такой просьбой!!

Это был даже не вопрос, это было возмущение по поводу того, что я отвлекла его великую персону своим глупейшим вопросом, хотя этот единственный час в четверг вечером был официально заявлен как час его консультаций для студентов. Так и не поняв, в чём моя вина и обильно обливаясь по́том, я покинула помещение и больше решила на консультации к преподавателям не приходить. Хватит с меня стрессов. Возможно, что такое отношение было обусловлено тем, что преподавание – это не единственная и не приоритетная работа для этих людей. Многие из них были прокурорами, адвокатами или судьями. Либо бывшими, либо действующими. А это в нашем городке означало чуть ли не всевластие и божественное происхождение. Жаловаться на них куда-либо было делом абсолютно бесполезным, о чём они сами нам, не стесняясь, говорили. Важные должностные лица нашего города были «повязаны» друг с другом и не считаться с этим было нельзя.

Но это был просто отвлечённый пример о том, какова жизнь студента на юридическом факультете.

Взяв билет со стола преподавателя, я мельком пробежалась по вопросам: «роль следователя в уголовном процессе» и «презумпция невиновности». Потрясающе! Я улыбнулась, потому что эти вопросы я знала как нельзя лучше. Неужели и на моей улице наступил праздник? Мне показалось, что взгляд Калмановича скользнул по моей заднице. Боже мой, я действительно слишком много времени провожу за работой! Ему лет семьдесят, вряд ли это его интересует, если он вообще помнит о том, что это такое! Я старалась об этом не думать и сосредоточиться на своих вопросах. Самое главное – это не забыть от страха всю информацию, которая была в моей голове.

Я уже написала на листке бумаги всё, что знала по заявленным темам, но идти к нему так и не решалась. Практически все студенты вышли из аудитории, кто-то, успешно сдав зачёт, а кто-то – нет. Но мне настолько не хотелось подсаживаться к преподавателю, что я до последнего откладывала этот момент, как будто за это время он станет другим, гораздо более любезным, человеком. Наконец, предпоследняя девушка вышла из аудитории, громко хлопнув дверью. «Наверное, не сдала», – пронеслось у меня в голове. Я нерешительно подсела. Калманович устремил на меня свой взгляд, сощурив глаза. Я пыталась говорить уверенно, ничем не выдавая своё волнение. Не знаю, удалось ли мне это. Он молча слушал меня, попивая чай. Вполне возможно, что он думал о своём, потому что его лицо не отражало абсолютно никакого интереса. Я закончила, выдержала небольшую паузу, дав ему возможность как-то прокомментировать мой монолог, но он всё также молчал. Я протянула ему зачётку. Он взял её и проставил зачёт. «О да!», – пронеслось в моей голове. С этим покончено!