Геннадий Евтушенко - Запас прочности

– Да че рассказывать? Ну, хотел я в ополчение записаться, пошел в горком, там записывали и оружие выдавали. Суматоха, все бегают, все «быстрее-быстрее» кричат. Возраст никто и не спрашивает, а меня, слава богу, ростом не обидели – не подумаешь, что мне шестнадцать только исполнилось. А Родину-то защищать надо! Я что, хуже других? Стрелять умею. А года – дело наживное… Тут и очередь моя подошла. – Он вздохнул. – Я уж руку за винтовкой протянул. Вот в этот-то момент и появился откуда ни возьмись дядя Коля Буланов. Ну и погнал, конечно, сыночка своего, Вальку. И меня тоже. Мы ж вместе были. – Он снова вздохнул. – Так и не успели мы повоевать. А вот остальным, в том числе и подонкам разным вроде Сашки, соседа нашего, и винтовки с патронами, и гранаты выдали. – Матвей скрипнул зубами. – Он же и к нам заявился с той самой винтовкой, что тогда в горкоме партии получил.

– Да, дела… – протянула Екатерина Ермолаевна. – Повернулась к мужу: – А дружок твой, Николай, тоже хорош. Ни слова про Мотю не сказал.

Фёдор Николаевич пожал плечами.

– Время было такое – не до разговоров. Головы поднять некогда. Да и не виделись мы. Когда он в горкоме винтовки раздавал, я на заводе дневал и ночевал. Сама знаешь. Чего теперь виноватых искать. – Он покрутил головой. – А сосед наш… Вот подлец… Этот много горя и нам, и другим людям принести может. – Повернулся к Матвею. – Ты остерегайся его. Держись подальше, не мозоль глаза. Этот подонок и правда стрельнуть может.

Матвей согласно кивнул:

– Ладно, пап.

Бочком, бочком, как бы крадучись, подошел к Лизе, наклонился к самому уху и шепнул еле слышно:

– Ты, Лиз, не бойсь. Я этого гада все равно прикончу. Клянусь.

* * *

Начало войны Дима принял в общем-то спокойно. Тревога на сердце, конечно, была. Война, она и есть война. Кому это в радость? Да и вообще работать и служить надо будет по-другому. Все для фронта, все для победы. А как же иначе? Но в том, что мы победим, сомнений не было. И речь товарища Молотова подтвердила его убежденность в скорой и решительной победе. Особенно заключительные слова: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!»

А как же? Красная армия всех сильней. Мы это не раз доказывали. И как это Гитлер додумался сунуться к нам? Мы ж не Польша, не Франция! У нас и территория – до Тихого океана едешь – не доедешь, летишь – не долетишь! Вот дурак! Ну ничего. Разобьем и в Германии коммунизм построим! В восемнадцатом у немцев с революцией не получилось – теперь получится! Мы ж, как Ленин учил, должны биться за полную победу коммунизма во всем мире! Не смог немецкий пролетариат сам решить эту задачу – мы поможем.

О семье Димка не особо беспокоился – от границы до родного дома километров с тыщу будет. Кто ж им, немцам, такую территорию отдаст? Дима даже в полковую библиотеку сходил, атлас взял, проверил. Точно! Даже чуть больше тысячи. Так что за родных можно не беспокоиться – не достанут.

Более-менее спокойно воспринял он и первые успехи фашистской армии: конечно, внезапно, вероломно напали, кто ж их ожидал… Ничего, сейчас наши основные силы подтянутся, тогда посмотрим, как вы, гады, запоете! Но дни шли, силы наши основные все не подтягивались, а немцы захватывали новые и новые территории. Дима теперь уже с тревогой слушал фронтовые сводки. И каждый раз после упорных боев мы оставляли город за городом. Двадцать четвертого июня фашисты были уже в Вильнюсе, двадцать восьмого – в Минске.

Фашистская лавина надвигалась на Родину по всему фронту.

Третьего июля Дима с тревогой слушал выступление товарища Сталина. И только тогда он понял: началась Великая Отечественная война.

Потянулись суровые военные будни. Враг все наступал, а мы бились, сражались, но отступали, отдавая врагу город за городом. Дима купил большую карту Советского Союза, повесил ее в дальнем углу склада и обозначил на ней линию фронта. Передвигая флажки вслед за сообщениями Совинформбюро, он все больше удивлялся успехам фашистской армии. Все сроки подхода наших резервов, по его понятиям, уже истекли, а немцы все наступали и наступали. К сентябрю в руках фашистов были вся Прибалтика, Белоруссия, значительная часть Украины, они стояли уже у порога Ленинграда.

Тревожные мысли и сомнения все чаще закрадывались в душу Полякова. Он отгонял их – не хотелось верить, что война проиграна. Дмитрий изо всех сил убеждал себя: «Надо потерпеть, потерпеть. Не может быть, чтобы мы проиграли. На Руси всегда так: запрягаем медленно. Обождите, гады! Сейчас вздохнем, развернемся, тогда и посмотрим, чья возьмет! Может, и до Урала отступим, но потом все равно победим. Нет такой силы, чтобы Русь одолела. Нет!» Хуже всего было то, что семья, родные оставались в Донбассе. Связи с ними не было. Он писал им чуть ли не каждый день, но без ответа. То ли почта не работала, то ли письма теперь шли месяцами.

Наступил октябрь. Как-то быстро повеяло холодом, словно предупреждая о скорой и холодной зиме. Дни стояли пасмурные. Тревога будто повисла в воздухе. И тревожные ожидания не отпускали душу. Каждое утро Дима просыпался с мыслью о том, что вот-вот должно случиться что-то нехорошее, ужасное, непоправимое. И эти тяжелые мысли усугублялись тем, что от него ничего не зависело. Он ощущал себя соринкой в общем бедламе.

«Что же делать, что делать?» – чуть ли не ежеминутно мучил его вопрос, а ответа, хоть какого-то, хоть призрачного, Дима не находил. Работы на складе было много, он трудился с утра до позднего вечера. Поляков понимал, что весь этот будничный труд тоже нужен, но сознание того, что этого мало, очень мало, не покидало его. Наконец Дима выбрал время, зашел к Саленко. У того был полный кабинет народу. Иван Иванович увидел его, поднял голову.

– Тебе чего?

Дима не смутился.

– Поговорить нужно, товарищ майор.

– Срочно?

Поляков пожал плечами:

– Лучше не откладывать.

Саленко вздохнул.

– Сейчас всем лучше не откладывать. Ладно, садись, подожди. Поговорим.

Дима сел в уголке. Ждать пришлось долго. Складывалось впечатление, что Иван Иванович нужен был всем. Одни люди уходили, другие приходили. Раньше он не задумывался, какой объем работы у заместителя командира полка по тылу. Главное ведь – служба! А тыл – это так, мелочи жизни. А вот посидел в кабинете у Саленко, послушал, только сейчас и понял: не мелочи его служба, ой не мелочи… За это время побывали в кабинете и медики, и автомобилисты, и оружейники, и вещевая служба, и квартирная. И всем нужно. И всем срочно.

Ничего себе! Почти три года прослужил Поляков под началом Ивана Ивановича, но только сейчас осознал, какой груз ответственности лежит на его плечах. Сидел-сидел Дима в своем тихом уголочке и понял: не дождаться, когда Саленко освободится. Встал. Тут начальник и обратил на него свой взор. Кивнул: