Геннадий Евтушенко - Запас прочности

Лиза, не задумываясь, сказала:

– Верю я, конечно, верю. Не сомневайся.

Саша что-то хотел сказать, но она жестом остановила его порыв. Продолжила:

– Что дальше будет, это мы посмотрим. Ты скажи, что сейчас делать? Не будешь же ты у нас тут жить, пока там наверху не разберутся, что твой отец не враг народа?

Саша удивленно посмотрел на нее.

– Ты что, не понимаешь? Никто ни в чем разбираться не будет. Мама еще, может быть, лет через двадцать выйдет на свободу, а папа обречен. Другого не дано. Я же не дитя, взрослый мужик. Значит, и для меня статья найдется. – Он вздохнул: – Бежать надо. А у меня за душой ни одного документика нет. Даже студенческого билета, все в общаге осталось. Такие дела. И обратиться не к кому. Народ запуган, а жить всем хочется. – Помолчал. Потом продолжил: – Я к тебе не за помощью. Я к тебе только пожрать. Больше не к кому. Знаю – ты не сдашь. Собери мне в дорогу еще чего поесть – и побежал я дальше.

Лиза от возмущения дар речи потеряла. Несколько секунд стояла перед ним с открытым ртом. Потом пришла в себя. Подбоченилась, грозно взглянула на Сашку:

– Нет, ты погляди на него! Пожрать он забежал! Дальше он побежал! Куда ты побежал без документов? До первого милиционера? Или до второго? Я те побегу! Сиди уж. Сейчас матрас с одеялом и подушкой принесу – спать ляжешь. Я тут с тобой всю ночь провести не могу, там Юрочка проснется, плакать начнет, всех перебудит. Так что переночуешь, а утром думать будем, что делать. И не беспокойся, мои и узнают, что ты здесь, – не сдадут. Все.

И она побежала в дом.

Ушел Саша через три дня. Рано утром, солнышко только-только краешком из-за горизонта показалось. Ушел в рабочей, попроще, одежде. За спиной – вещмешок со снедью, в кармане – заводская справка взамен утерянного паспорта. Хорошая справка, на заводском бланке, с печатью – Лиза постаралась. На прощание он обнял Лизу, легонько прижал, поцеловал в щеку и шепнул:

– Спасибо. Век не забуду.

Она погладила его по волосам, по груди, горько усмехнулась, тихонько сказала, как выдохнула:

– Иди. Удачи.

Екатерина Ермолаевна, вставшая проводить гостя, перекрестила Сашу.

– Дай тебе Господь счастья.

В городе ни у кого и мысли не возникло поинтересоваться о нем у Калугиных.

Ни Лиза, ни Екатерина Ермолаевна, ни Александр не знали и не могли знать, что пройдет несколько лет и Беленко сполна отдаст свой долг семье Калугиных.

Через год Юрочка поправился. Худеньким он так и остался, но стал спокойнее, ночью хорошо спал. В годик пошел, в полтора сказал «мама». А еще через полгода всех родных по именам называл и, тыкая пальчиком в Димину фотографию, говорил «папа».

У Димы дела по службе шли хорошо, до звания старшины дослужился и настойчиво звал Лизу хоть на пару дней к нему в Москву приехать. В июне она засобиралась в дорогу.

Дима встретил ее на Курском вокзале. Подхватил Лизу прямо на подножке вагона. Зацеловал, закружил по платформе. Толпа встречающих расступилась, невольно образовав круг, в центре которого была эта сумасшедшая пара. Дима осторожно поставил Лизу на землю, и их губы слились в долгом поцелуе. Окружающие зааплодировали, загудели, раздались возгласы:

– Вот это да! Не зацелуй до смерти! Дает солдатик! Эй, военный, оставь и мне чуток!

Оторвавшись от губ Димы, Лиза оглянулась, и в глазах у нее потемнело. Стыдобища-то! Такого в ее жизни еще не бывало. Целоваться в центре толпы! Голова закружилась, она чуть было не упала, но Дима все еще обнимал ее, крепко прижимая к груди. Обвел глазом сборище, подумал: «Ни фига себе! Устроили сцену у фонтана! Надо сматываться, а то и патруль может объявиться, заметут за милую душу. Будет тебе, Димка, праздник!» Одной рукой подхватил Лизу, второй – чемодан, толпа расступилась, и они быстренько двинулись к выходу.

Через минуту ничто не напоминало о разыгравшейся здесь сцене.

Три дня прошли у Лизы как в тумане. Она остановилась у дальнего родственника в Сокольниках. Димка каким-то чудом разыскал его еще в начале службы в Москве, и они сразу потянулись друг к другу, стали друзьями. Поэтому вопроса, где жить, у Лизы не возникло. Виктор, так звали москвича, был одногодком Димы, простым, веселым и общительным парнем. Лизе он понравился. При встрече сразу заявил:

– А ты, сеструха, ничего, в порядке. Давай без церемоний. Мой дом – твой дом. Димка твой – во парень! – Он поднял вверх большой палец. – Мне как брат! А ты живи у меня сколько хочешь. – И, предупреждая возможные разговоры и вопросы на эту тему, добавил: – И запомни: никого ты не стесняешь, никого не ущемляешь. Вообще не забывай: мы ж родные.

С Виктором все было хорошо и просто. Диме дали увольнительную, и они втроем целыми днями бродили по Москве. И на Красной площади побывали, и в Мавзолее, и в Историческом музее, и кино посмотрели. Лиза подарков накупила. И маме с папой, и Мотьке, и детям. Дима ворчал:

– Всем всего накупила. А себе? Я ж без тебя не хотел покупать, вдруг не подойдет? А ты все тянешь. Вроде всем надо, а тебе не надо!

Лиза отмахивалась.

– Да ладно. И мне что-нибудь купим. Не переживай. Время есть.

На самом деле ей очень приятна была озабоченность Димы подарками для нее, Лизы.

На третий день добрались до дома поздно вечером. Лиза без сил упала на диван, вытянулась, сложив на груди руки, и заявила:

– Все, умираю. Сил моих больше нет по городу мотаться! Завтра – отдых!

Виктор поддержал.

– Правильно. Завтра отдыхаем. Но сегодня-то суббота. Надо отметить.

Полежала, полежала Лиза и пошла на стол накрывать. Поужинали, чуток выпили: Лиза винца, ребята водочки. И уселись прямо на полу, на большом толстом ковре, играть в карты, рассказывать анекдоты и разные истории из жизни. Больше всех старался Димка. Рассказать ему было что – армейская жизнь, она такая – не заскучаешь. Рассказчик Дима был отменный. У Лизы то слеза на глаза наворачивалась, то хохотала до упаду. И смотрела на мужа такими влюбленными глазами, что Виктор по-хорошему позавидовал другу. Угомонились они только к утру. Часа в четыре пошли спать.

Было утро 22 июня 1941 года.

ВОЙНА

Ты не плачь, не стони, ты не маленький,

Ты не ранен, ты просто убит.

Дай на память сниму с тебя валенки.

Нам еще наступать предстоит.

Иона Деген

Юрка заблудился. Он бежал по незнакомой улице и ревел. Слезы заливали его лицо, катились по щекам до шеи и по худым ключицам тонкими струйками стекали под майку. А те, что не успевали вылиться из глаз, попадали в нос и пузырились над верхней губой. Он не звал ни маму, ни бабу. Его рев состоял из сплошного а-а-а-а… Временами он захлебывался слезами и соплями, и тогда это бесконечное а-а-а прерывалось кашлем, после чего рев возобновлялся. Навстречу торопливо шло и бежало множество людей. Они обегали мальчика, им не было до него никакого дела. У всех были свои заботы, свои важные дела, свой страх за жизнь свою и своих близких. Большинство этих спешащих людей считало, что именно в эти часы или даже минуты решается их судьба. Никто не остановился, не спросил Юрку, кто он, как его звать, где его родители. Это еще больше пугало малыша. Он не понимал, куда и зачем бежит. Просто Юрке было очень страшно, но ему казалось, что где-то там, впереди, он найдет маму. Так он бежал, бежал, пока со всего размаху не уткнулся головой в серую юбку. Юра обхватил ручонками эту юбку вместе с ногами и заорал: