Андрей Ядрышников - Заводные рассказики

Так что шишек на побелке я набил предостаточно и потому мог считать себя экспертом в данном вопросе. Полученный опыт мне действительно пригодился – первым делом перед побелкой мы застелили бумагой пол. Суть дальнейшей работы заключалась в следующем: мы разводили в большой посудине известь, опускали в нее шланг от насоса, после чего коренастый Паша начинал качать, а я, как самый высокий из нашей бригады, управлял трубкой с распылителем, стараясь равномерно покрывать потолок брызгами: справа – налево, слева – направо. Задача с точки зрения инженерных наук, конечно, простоватая, но зато мы сразу видели результаты своих усилий, а это, как известно, – неплохой стимул для работающего. В общем, не затоскуешь.

Тосковать в столовой досталось местным работницам: поварам, мойщицам посуды (какие там еще бывают профессии?). Ремонт отнял у них привычные обязанности, вручив взамен тряпки, швабры и кучу следов от законченных работ, которые (следы, разумеется) требовалось уничтожить. Есть от чего прийти в отчаяние? Ну а тяжелее всего этим любознательным и компанейским женщинам давалось отсутствие ежедневного общения с посетителями. Попытки контактировать с ремонтерами отопления облегчения не приносили – тем хватало своих проблем, а также общества заведующей, и длительные беседы не завязывались. Мы с Пашей, очевидно в расчет не брались. В итоге единственным развлечением несчастных стали ежедневные неистовые выяснения отношений между собой. Кстати, именно в девяностые годы эта процедура получила название «разборки».

«Разборки» – лучший способ избавиться от накопившегося напряжения!

Как в любом творческом коллективе (или солдатском строю), здесь также была своя «запевала» (или «заругала»?). Бессменная и общепризнанная. Со своей задачей она справлялась отлично, хотя и несколько однообразно: все ссоры начинались с поиска тряпки, в пропаже которой обвинялась какая-либо из компаньонок. Причем делалось это безапелляционно и во всеуслышание. Обвиняемая, естественно возмущалась напраслиной и выражала гневный протест. Вот и вся премудрость. Остальным оставалось лишь поддержать ту или иную сторону. В результате мановением ока столовую охватывал неудержимый яростный гвалт.

Входя в азарт, женщины не следили ни за громкостью своих споров, ни за их содержанием. Если в далекие годы моего детства коллеги отца при виде меня осекались на полуслове и впредь старались следить за выражениями, то сейчас наше с Пашей присутствие никого не смущало. То ли мы действительно были такими незаметными, то ли просто выросли и не вызывали смущения.

Накричавшись вдосталь, работницы успокаивались и приходили в мирное расположение духа. Вели себя так, словно никаких разногласий между ними не возникало вовсе. О причинах конфликта не вспоминалось ровно до следующего раза, когда «запевала» вдруг спохватывалась: «ТАК, А ГДЕ МОЯ ТРЯПКА???».

Эта «песня» неизменно продолжалась изо дня в день. В пылу сражений женщины даже не заметили появления новых участников ремонта: столовское сообщество пополнили пижон в белой косынке, завязанной по-пиратски и два его бессловесных товарища. Удостоив меня и Пашу своим одноразовым вниманием, пижон кратко сообщил, что пришел белить столовую и в посторонней помощи не нуждается (товарищи солидарно промолчали). Это заявление как минимум озадачивало. Мы работали здесь достаточно давно, подготовили зал, побелили огромный потолок на один слой, начали заниматься вторым и вдруг оказались лишними? Интересный поворот!

Когда мы сообщили о случившемся своему руководителю, тот устало поморщился:

– А-а-а Семенов.… Тоже без работы остался, значит. Ну что теперь? У вас задание есть, белите и не обращайте внимания. Пусть делает, что хочет.

Подбодренные, мы вернулись в столовую и, как ни в чем не бывало, принялись за побелку. «Пират» со своей командой, не сказав ни слова, сделали то же самое. Только с другого конца. Так мы и белили один зал двумя бригадами. Мы – с Востока на Запад, они – наоборот. За неделю работы никто так и не начал переговоров (даже при встрече в районе середины потолка) и вообще все вели себя так, словно соперников не существовало вовсе.

Зато работницы столовой в переговоры вступали исправно. Чаще всего это случалось после обеда. Сигналом к побоищу служил все тот же зычный клич: «ГДЕ МОЯ ТРЯПКА?». Иногда, впрочем, он усложнялся: «Я НЕ ПОНЯЛА, ГДЕ МОЯ ТРЯПКА? СКОЛЬКО МОЖНО ГОВОРИТЬ, ЧТОБ НЕ БРАЛИ БЕЗ СПРОСА МОЮ РАСТАКУЮ ТРЯПКУ!». Но сути дела это не меняло. Женщины откладывали в сторону свои текущие дела и живо включались в обсуждение проблемы. По-прежнему не стесняясь в подборе слов. И никого это, в принципе, не беспокоило.

Ремонт столовой завершился одновременно со сроком нашего пребывания на заводе. ЧПУ, как это понятно, мы освоить не успели. Но бесполезным потраченное время я все же назвать не могу. Во-первых, нам выплатили (между прочим, для кого-то первую в жизни) честно заработанную зарплату. И наш руководитель совершенно не обманул – единственные, кто заработал меньше всех, это те два счастливчика, получившие доступ к станкам. Кстати, когда мы с Пашей составляли табель выполненных работ, записывая туда помимо прочего объем побеленного потолка, то параллельно нам этот же самый объем записывала в свой табель и «пиратская» команда (как такое возможно я не знаю, но нам нашу работу засчитали). А во-вторых, и это, думается, самое главное – нам удалось получить собственное живое представление о жизни производства. Уж что-что, а такое ни в одном институте не узнаешь.

Вот, собственно и все, что я могу рассказать о своей первой производственной практике.

Хотя нет…

Под занавес последнего рабочего дня я решил нарушить свою незаметность и все-таки обратиться к работницам столовой. Не то, чтобы я желал делать им замечания или учить жизни, просто захотелось поделиться своим мнением относительно того, что наблюдал на протяжении месяца. Может быть, оно хоть кому-то окажется полезным и поможет исправить недочеты в поведении. И лексиконе. Как знать?

Помня о горячем нраве женщин, я решил сделать это максимально безопасным способом. Написать письмо. Как Татьяна Онегину. Или как Онегин Татьянам. Неважно. Важно было найти способ донести свои мысли так, чтобы это увидели все. И чтобы увидели не сразу, а лишь на следующий день (когда я буду на стопроцентно безопасном расстоянии).

К счастью такой способ нашелся.

Заводская столовая, как и многие другие крупные столовые, была оснащена электрическим транспортером, который служил для перемещения поставленной на него использованной посуды в моечное помещение. Удобная вещь: не надо собирать грязные тарелки по столам, они сами «приедут» на помывку по ползущей резиновой ленте. И лента эта показалась мне идеальным вариантом передачи послания. Написанное на ней мелом письмо, будет регулярно проплывать перед глазами людей, работающих у транспортера, а уж они обязательно созовут к нему остальных. И стереть написанное при надобности проще некуда – достаточно влажной тряпки. И написать можно незаметно – на том участке ленты, который в данный момент находится снизу транспортера.