Татьяна Гуркова - Пионеры провинциальной медицины

Дубовка встретила нового доктора приветливо. Управляющий графского имения, находящегося неподалёку, Александр Карлович Маас с женой приняли в устройстве Владимира Павловича живейшее участие. В первое время он часто проводил свободные вечера в их радушной гостеприимной семье, порой засиживаясь допоздна. В один из таких домашних вечеров пришло известие из больницы, доложили, что привезли из Левых Ламок священника с оторванной рукой. Гость молча, торопливо простился с хозяевами и всю дорогу, полторы версты, находился в задумчивости. Ему представился случай самостоятельно провести операцию, большую, настоящую, на живом человеке, оказать пострадавшему осязаемую помощь. Но вместе с этим пришла и растерянность, захотелось вдруг, чтобы всё обошлось без операции. Приехав в больницу, Владимир Павлович выслушал доклад фельдшера и спросил непонятно у кого – у фельдшера или у самого себя – что же нам делать? Тот лаконично ответил: «Ампутацию». Весь его вид в тот момент показался доктору ехидным, что быстро отрезвило и дало правильное направление ходу мыслей, началась подготовка к операции.

Операционной служило помещение аптеки, а аптечный стол стал операционным. Фельдшер Александр Иванович, не дожидаясь указаний, приготовил в «операционной» инструменты, бинты, губки, корпию и хлороформ. Ассистенты уже дожидались. Ехидный фельдшер, глухая акушерка, две сиделки и сторож Ефим, которому в своих записках Владимир Павлович отводит особое место. «Ефим, всегда присутствовавший при приёмах больных и заведовавший большим горшком с разведенной горчицей; на него была возложена довольно ответственная обязанность – вырезывать определённых размеров тряпку и, смазавши её горчицей, налеплять, куда прикажут; но горчичники, по-латыни синатумата, он называл по- своему „ляпизмата“, производя это название очевидно от глагола лепить».

Ассистенты обсуждают между собой, как батюшку угораздило попасть в такую переделку. Оказывается всё очень буднично и обыденно. Возвращаясь с какой-то требы, батюшка зашёл на гумно и, подойдя к молотилке, стал укорять подавальщика, что тот не так подаёт снопы: «Разве так подают – сказал батюшка, схватив сноп ржи, – вот как надо!» При этих словах батюшкину правую руку вместе со снопом втянуло в барабан. Пока останавливали барабан, рука превратилась в месиво по самый локоть. Выход был, действительно, один – ампутация. Батюшку уложили на стол и дали хлороформу. Нюхает батюшка хлороформ 15 минут, 20 минут, нюхает полчаса, а засыпать и не думает, шумит словно пьяный. Фельдшер, тот самый, ехидный который, под руку шепчет: «хлороформ-то… скоро весь…». Атмосфера волнительная. Да тут ещё вдобавок ко всему батюшка громовым басом, поставленным голосом провозгласил: «Нашему великолепнейшему эскулапу Володимеру многая лета». Под хихиканье фельдшера, религиозное трепетанье глухой акушерки доктору припомнился университетский анатомический театр, где спокойно в тишине, не торопясь и без волнений, на одной и той же руке можно было проделать разные методы ампутации, отыскивать сосуды, прощупывать сухожилия, а в случае неудачи – подправить. Здесь же ничего подобного проделать было нельзя, и медлить тоже недопустимо. Нужно сразу выбрать верный метод.

Наконец-то хлороформ подействовал и больной начал затихать. Тихим жалобным голосом пропел самому себе «недостойному иерею /имярек/ вечная память» и отключился. Владимир Павлович начинает орудовать инструментом и, не захватив быстро артерию, приходит в смущение – на трупах такого не бывало. Однако вид брызжущей крови заставил собраться, мобилизоваться и все дальнейшие манипуляции произвести успешно. Итак, дебют состоялся. Батюшка после операции быстро пошёл на выздоровление и вскоре возвратился домой, но в церковь вернулся уже псаломщиком.

Жители Дубовки к любым операциям относились недоверчиво. Мази бы какой-нибудь или порошочка, настоечки можно, а вот всё, что связано было с медицинским инструментарием, вызывало опасения: «Зарежут доктора». Впрочем, некоторые из медиков сами говорили: «Лучше пусть больной погибнет от руки Божьей, чем от Ваших рук» и к операциям прибегали в исключительных случаях. Фельдшер Александр Иванович без устали твердил молодому доктору при случае: «Плох больной. Умрёт-с, а Вас станут обвинять: зарезали-с». Резон в его словах был. Но до чего же обидно было врачу, жаждавшему новаторства, умственного напряжения при распознавании болезни и удачного применения знаний и навыков, полученных в университете, отступать и отправлять больных домой умирать. Хотелось работать так, чтобы чувствовать нравственное удовлетворение, оперативным лечением сохранять человеку здоровье, а может быть и жизнь. Но всё шло своим чередом.

Неподалёку от больничной усадьбы жил недавно женившийся молодой купец. Его хорошенькая юная жена заболела гнойным плевритом. Было ясно, что без оперативного вмешательства она может погибнуть. Естественно и сама больная и её родные были напуганы словами доктора о необходимости операции. Владимир Павлович собрал консилиум из лучших врачей, тех, что были известны и пользовались популярностью в уездном городе и округе. Старшие коллеги, приехавшие на консилиум, были людьми осторожными и после того, как Владимир Павлович прочёл им доклад о состоянии больной, показал гнойное содержимое, добытое пробным шприцем, отсоветовали делать операцию, мотивируя всё той же фразой: «Лучше пусть больной погибнет от руки Божьей, чем от Ваших рук».

Между тем больная угасала на глазах. Домочадцы говорили, что она тает словно свеча, и пришёл день, когда она буквально истаяла. Эта смерть сильно подействовала на доктора. Всюду ему слышались разговоры о ранней и напрасной смерти, вся округа будто только и говорила о покойнице. В ночь перед похоронами доктор так и не смог уснуть, утомлённое сознание заставляло переживать вновь и вновь, нервы напряглись до предела, каждую минуту казалось, что вот-вот начнётся погребальный перезвон. К утру Владимир Павлович страстно мечтал, чтобы всё происходящее оказалось сном.

Этот печальный случай привёл молодого доктора к убеждению, что ему непременно нужен единомышленник. Выяснилось, таковой имеется и даже проживает неподалёку. Впрочем, неподалёку по современным меркам, в гости друг к другу они ездили впоследствии за сто вёрст. Доктор Веролюбвин приехал в с. Неметчино чуть раньше, чем Филонович в Дубовку (есть у меня подозрения, что на самом деле речь идёт о докторе Надеждине из села Земетчино). Григорий Григорьевич оказался человеком колоссальной энергии, знающим, образованным, да к тому же страстным приверженцем хирургии. Он, как шутили медики между собой, не признавал никакого другого лекарства, кроме металла, в хорошо отточенном и отполированном виде. Общаясь с Веролюбвиным, Владимир Павлович «заражался» его решительностью, оставалось только выдержать характер и не пойти «на поводу» у косности, отсталости, серости. И случай не заставил себя ждать.