Елена Хисматулина - Сказки позднего декабря

К вечеру папа вернулся с елкой. Когда Сенька увидел ее, чуть не заплакал – такой она показалась облезлой и неказистой. Папа, по-видимому, сам понимал, что дерево досталось так себе, потому неловко воткнул его в угол Сенькиной комнаты и, наспех поужинав, уселся за компьютер. Мама, домыв посуду, критически оглядела «вечнозеленое» растение, выудила не успевшего затеряться в пучинах интернета мужа, и вместе они пристроили «неудачную» елку в ведро с водой. Не удовлетворившись эффектом, хозяйственная мама полистала сборник народных рецептов, развела в чашке какие-то таблетки и вылила смесь в ведро с торчащей из него хлипкой елкой.

Поздним вечером Сеньку снова зазнобило. Он забрался под одеяло, а мама присела рядом и, пока сын не уснул, гладила теплой рукой его стриженую под ежик голову.

Сколько Сенька спал, непонятно. Проснулся от шепота и тихого хихиканья. Сперва испугался, что проспал и опоздал в школу. Но, еще не успев подумать, как же в нее, в школу то есть, не хочется, сообразил, что болеет и идти никуда не надо. В комнате было темно, приятно пахло свежей хвоей. Сенька зажмурился и впервые за последние дни улыбнулся – можно валяться, ничего не делать, и о школе до середины января даже не думать.

Вдруг шепот повторился, а мелкие смешки стали слышны совершенно отчетливо. Сенька замер, пытаясь понять, что происходит. Звук шел от елки! Сеньке показалось, что от напряжения он стал видеть и слышать в темноте, как филин. Во всяком случае, теперь он уловил шевеление на елке и уже готов был заорать от страха, как в окне показалась яркая чистая и огромная, словно сковорода, луна. Ее луч медленно пополз по комнате, освещая портфель, брошенный у стола, книжный шкаф и старый футбольный мяч под ним. Но лишь лунный свет коснулся нижней еловой лапы, по ее иголочкам побежали ярко-голубые искорки. Освещенная серебристой луной, будто балерина в пышной воздушной пачке, окруженная темно-синим бархатом теней, елка выглядела величественной, а блестящие игрушки мерцали и играли в ее ветвях, отражая свет покатыми зеркальными боками.

Так же медленно, как движение луча, стал проявляться и нарастать звук. Его нельзя было назвать громким, скорее наоборот. Но теперь Сенька явственно услышал, как висевшая на елке потускневшая от времени Тетушка Груша хвалилась расписной толстухе Матрешке тем, что дольше всех живет в елочной коробке и повидала на своем веку всякого. Матрешка легонько раскачивалась на ниточке, поворачивалась из стороны в сторону, оглядывалась и кокетничала. Тетушка Груша стала с возрастом подслеповата, а потому воспринимала подергивания Матрешки как проявление интереса и говорила, говорила без устатку, вспоминая свои долгие елочные годы. Сенька с детства знал, что мама бережет Грушу и всегда с особым тщанием проверяет, крепко ли держится она на ветке. Груша действительно была долгожительницей. Но когда из непрекращающегося монолога Сенька узнал, что в пору ее молодости бабушка – Сенькина бабушка – словно егоза носилась по дому и была абсолютным сорванцом, чуть не прыснул со смеху, представив свою солидную неторопливую бабушку лихо мчащейся и орущей со всей дури.

В беседу вступил оранжево-синий попугай с потертым поролоновым хохолком на голове. Он вряд ли по возрасту мог соперничать с Тетушкой Грушей, но тоже много лет прожил в доме. Попугай гордо поведал, что был подарен маленькому папе – Сенькиному папе – к Новому году в компании еще двух расписных собратьев. Правда, повезло им существенно меньше. Первую птицу грохнули тут же, вынимая из коробки. Очень сокрушалась бабушка, маленький папа же расстраивался недолго. Его больше привлекали не искусно раскрашенные попугаи, а их блестящие крепления-прищепки. С другом Юркой в то время они тайно готовились покорить мир, отправиться путешествовать, надеялись посетить неизведанные земли и даже познакомиться с дикими племенами. Дело было за малым. На пути к французским колониям надо было изучить язык. Крепление-прищепка возбудило папину пытливую мысль и, отодрав его от несчастной птицы, папа нацепил прищепку на Юркин нос – друг теперь-то уж точно должен был заговорить с французским прононсом. Но Юрка надежд не оправдал. Вместо того взревел маралом, в потоке брызнувших слез еле стащил с носа прищепку, от души влепил по уху папе, и в случившейся потасовке они «добили» вторую птицу.

Сенька не мог больше сдерживаться и расхохотался, представив прищепку на носу почтенного дяди Юры – друга семьи, до сих пор часто бывающего в доме, но уже с супругой Еленой Ивановной и белобрысой дочкой Маечкой. Помирились, видать.

После попугая разговорились и другие игрушки. Никто не обращал на Сеньку внимания, а он давно, не таясь, сидел в кровати и, раскрыв уши, слушал историю за историей. Дело дошло и до него. Сенька прекрасно помнил подаренный мамой набор деревянных елочных украшений. В нем были и барабанщики, и солдатики, и лошадки со снеговиками, и домики с часами, а также невообразимый красный кот с деревянным торчащим в сторону хвостом. Теперь все они наперебой вспоминали поездки в игрушечном грузовике. Сенька сам с успехом мог рассказать о том, как, получив подарок, буквально не выпускал игрушки из рук. Мама уговаривала повесить их на елку, да куда там! Сенька возил их на пластмассовом паровозе, в большом скрипучем самосвале и в потрясающей хлебной машине с открывающейся дверцей кузова. С ней-то и вышел казус. Сенька впихнул в машину всех, кроме кота. Тот никак не хотел влезать, хвост торчал наружу, как бы ни силился Сенька втолкнуть его и закрыть на защелку дверцу машины. От отчаяния Сенька схватил кота и откусил ему деревянный хвост. Из зуба пошла кровь, слезы подступили к глазам, и Сенька готов был зареветь, но когда за бесхвостым котом легко захлопнулась дверца, а машина с надписью «Хлеб» повезла всю дружную компанию по комнате и коридору, слезы высохли сами собой. Хвост когда-то потом нашелся под шкафом. Но красный деревянный кот теперь прекрасно обходился без него и по-прежнему был звездой деревянной коллекции. Вспоминая, Сенька сам удивился, какой же невозможной бестолочью был всего два года назад. Удивился и подмигнул красному коту на елке.

А игрушки все рассказывали и рассказывали и, казалось, никак не могли наговориться. Болтали без умолку, слушая каждая саму себя. Они наскучались в коробке, а теперь, оказавшись на свободе, спешили поделиться воспоминаниями прошлых лет и насытиться новыми впечатлениями. Пузатые разноцветные шары бубнили о диете, солдатики и барабанщики пели бравурные марши, стрекозы жужжали, белки трещали про шишки на верхних ветках, куколки и матрешки мечтали о новогодних украшениях.