Ольга Апреликова - Сады Драконов

Бор смотрел спокойно, без любопытства, но и без насмешки, признавая за ним право на адаптацию. Мур смутился, зашвырнул снежки в грибной ельник, посмотрел, куда они попали (один в пенек, другой в какой-то кустик с красными блестящими ягодами), вытер ладони об штаны:

– А можно будет как-нибудь выйти погулять по снегу?

– Конечно. Вечерком. Ну – пойдем, или еще снежку поешь?

– Он вкусный, – усмехнулся Мур.

– Сам в детстве ел. Но ты поберегись, пожалуйста: ты же из тропиков. Нам только твоей ангины не хватало.

Он привел Мура в здание, насквозь пропахшее медициной, но не похожее на госпиталь. Сказал встречавшей пожилой женщине, почти бабушке:

– Вот вам субтропическая птичка. Надо позаботиться о его одежде, а то он без вещей. Само собой, состричь эти локоны…

– Зачем? – испугался Мур.

– Обследование будет полным. А как ты думал? Да ладно, не бойся. Отрастил космы и выглядишь, как царевич в изгнании. Давай добавим адекватности.

Бор ушел. Мур немного растерялся. В куртке стало жарко, он ее расстегнул. Бабушка вынула из стола большой ключ с деревянной блямбочкой, на которой была золотая цифра «8», и позвала:

– Пойдем, какаду.

– Какаду – это кто?

– Тропические попугаи.

Недлинный коридор казался бы совсем скучным, если бы не серебристые узоры, поблескивающие на белых стенах. Бабушка отперла комнату №8 и оставила ключ в замке – в самом настоящем механическом замке. Мур и забыл, когда такое видел – разве в музее? Мягко включился золотистый свет.

– Ты верхнюю одежку оставь пока тут. Это твоя будет комната.

Комната была довольно просторной, куда больше прежней в покинутой школе. Тут ничего не было, кроме круглого серого ковра на белом полу и кроватки с полукруглым серым изголовьем. Стены тоже серые. За небольшим глубоким окном – сизый свет метели. Бабушка показала, где стенной шкаф, и Мур повесил туда куртку и штаны – они, кстати, тоже были серыми. Его зеленая майка и белые шорты выглядели здесь как привет из какой-нибудь тропической лазейки. Обул сандалики, чтоб не ходить босиком.

– Понятно, – оглядела его бабушка. – Скелет какаду. Пойдем.

Она привела в торец коридора и там за полупрозрачной дверью обнаружилась гигиеническая комната и душевые. Посадив на холодную табуретку перед зеркалом, бабушка надела передник – и минут за пять Мур лишился отросших волос. Тусклые длинные завитки немного разного оттенка падали ему на колени и на пол. Бабуля провела доброй ладошкой по голове:

– Как интересно: у тебя на темечке и на затылке волосы темнее, чем сбоку. Смотри – полоской. Ты бурундук?

– А? – изумился Мур и потрогал темя. – Тоже птица?

– Нет, грызун. Мелкий, – все таки она была очень добра.

Где там она углядела полоску? Ну да, немножко темнее сверху, и что? Обычные волосы, темно-русые… Жалко их, между прочим. Растут медленно. Вообще удивительно, что растут – потому что сам—то Мур давно остановился. Или нет? Может, он все же растет, только очень-очень медленно?

Бабуля прошлась машинкой, сровняв волосы чуть ли не до миллиметра – эх… Из зеркала смотрел на Мура полузнакомый лобастый мальчик с темным румянцем на щеках – растерянный мальчик. Голая голова, как в детстве. Ужасно. Волос не жалко, конечно. Но без них – так беззащитно. В детстве голову няньки брили каждую неделю, это жутко неприятно, а если он плохо летал или медленно выполнял уроки, то отбирали и мягкую – такую нужную-нужную шапочку. Ходи потом, мерзни. И даже скулить нельзя… И как это все вдруг сегодня стряслось?

– Красивая голова, – похвалила бабуля, собирая волосы какой-то гудящей штукой с мешком.

– А?

– Говорю, череп у тебя очень красивый. Ты давай, иди мойся перед обследованием, вон возьми там что надо в шкафчике. А новую одежду я пойду тебе сейчас соберу и вот тут на табуреточке положу. Понял?

– Понял.

– Потом ко мне на пост придешь.

Встав, дрожа, в кабинке под горячую воду, Мур понял, что уже очень продрог тут, среди темных керамлитовых стен. А снаружи, над зданием, жуткий темный мороз… И есть так хочется уже…

Как же это все стряслось сегодня? И самое удивительное – если б он полгода, год назад поговорил бы с Игнатием открыто, то немедленно оказался бы здесь? И бабуля еще год назад обкорнала бы ему волосы? И тогда он и не заболел бы так ужасно?

Капнул на башку шампунем – мыть было нечего, коротенький еж волос почти не ощущался, только ладонь скользила или ерошила до мурашек. Где бы взять хоть какую-нибудь шапку? Надо попросить. Бабуля не злая. Мур старательно отмывал себя, стараясь зря не мочить заклеенный пластырем шов. Вымылся. Вытерся. Вышел одеваться – стопка новой одежды высилась на табуретке, а рядом стояли красивые и сложно устроенные теплые комнатные башмаки. Обдирая упаковки, он оделся – тут трусы были из ткани плотнее, чем его прежние шорты… И зачем столько? Хотя ведь холодно… футболка, тонкий свитерок, и поверх всего еще плотный, с пушистым утеплителем внутри спортивный костюм. Ура: с капюшоном, и Мур скорей спрятал в него голую мерзнущую голову с торчащими смешными ушами. Темно-синий костюмчик с серыми полосками – а мальчик в зеркале казался совсем уж незнакомым. Да: тот, лохматый, в сизо-зеленой майке, которого он утром видел в зеркале, – больше не существует.

Башмаки оказались навигаторскими. Ногам было неудобно. Потому что ноги он испортил. Какой уж теперь таймфаг. Когда он, прихрамывая, пришел к бабуле, та оглядела с ног до головы и кивнула:

– Кадет. Бравый новобранец. Лоб.

– А?

– Не жалей прическу, отрастет. Есть хочешь?

– Да, – выдохнул Мур, у которого уже давно свистело в животе.

Она поставила перед ним невысокий термос и открутила крышку:

– Нормальную еду пока нельзя. Вот, бульончик. Давай. Специально для тебя принесли.

Едва Мур допил горячее, вкусное – вдруг отворилась дверь и появился Игнатий в своем кресле. Он приехал!! Мур сунул термос бабуле и кинулся к нему.

– Спокойно, – велел Игнатий. – Да стой ты. Слушай, да тебя не узнать. А худой какой, одни глаза… Спасибо за заботу, – обратился он к бабуле. – Приглядывайте тут за ним, пожалуйста. Мурашка, пойдем-ка в твою комнату. Как ты себя чувствуешь?

– Нормально. Ужасно. Хорошо.

– Понимаю. Спокойнее, малыш, спокойнее.

– …Как Алешка?

– Как оцепенение прошло, так устроил истерику, конечно. Теперь уже рыдать перестал. Поел. Спрашивал про тебя. Теперь спит. Проснется – начнет мотать нервы всем окружающим… Все в порядке.

Мур спорить не стал. Все равно ничего не изменишь.

В серой комнатке все та же пустота и серая кроватка. Игнатий огляделся:

– Но ведь лучше, когда ничего лишнего?

– Успокаивает, – согласился Мур и показал на окно. – И зима. Настоящая. Снег. Только не жутко, потому что я в доме.