Корней Азарофф - Игрушки для хороших парней

Купер проводил машину взглядом и посмотрел на ровную гладь озера, из-за которого поднималось оранжево-красное солнце. В голове слегка гудело – спать этой ночью почти не пришлось.

– Тепло будет, – вспомнил он примету.

Патруль появился совсем некстати. Он забрался обратно в джип и осторожно, чтобы не разбудить Лэса, без хлопка закрыл дверь.

Эрик глянул на себя в зеркало заднего вида. Ну и видок!.. Волосы взъерошены и торчат черными перьями, под глазами круги, воротник белой рубашки расстегнут, галстук съехал куда-то в сторону… Кстати, о галстуках. К черту галстук! Названная деталь туалета, всегда вызывавшая у него раздражение, улетела в направлении заднего сиденья. Все, салют, встретимся лет через двадцать. А лучше вообще никогда. Настоящая удавка, причем совершенно законная.

С чувством исполненного долга, Купер закрыл глаза. Галстук и строгий темно-синий костюм он надел исключительно из уважения к Роделло и его семье. Он не рассчитывал на то, что Лэс удивится, увидев напарника, который терпеть не мог повседневной федеральной формы одежды, в таком прикиде. Этих вещей не замечаешь, не обращаешь внимания на подобные мелочи, когда хоронишь отца.

На печальной церемонии присутствовали только родственники. Эрик стоял чуть в стороне от них и прекрасно понимал, что после того, как деревянный темный гроб опустится в могилу и его засыпят землей, Лэсли не захочет остаться в семейном кругу. От мыслей и воспоминаний никуда не сбежишь, но, чтобы стало легче на душе, ими можно поделиться не просто с напарником – с другом.

После завершения церемонии Роделло, извинившись перед семьей, сказал, что ему надо побыть одному.

«Побыть одному»… Господи, до чего же избитая фраза!.. «Пошли все к черту» было бы уместнее.

Наверно, это было совсем подло по отношению к матери и жене, на которых он просто кинул всех родных, но в тот момент Лэсли был не в состоянии размышлять на темы, что можно, а что – нельзя. Ему просто хотелось сбежать: чтобы никого не видеть, чтобы никого не слышать, чтобы ни с кем не говорить.

Почти никого и почти ни с кем.

Уже сидя в джипе, Лэс словно через какую-то стеклянную призму увидел, как напарник, этот вечно одетый как раздолбай, а не солидный федерал, до сих пор непостижимый для него, несмотря на год работы бок о бок, Купер, что-то говорит, объясняет, пытается донести до Энни и стоящей рядом матери Роделло. Женщины кивали, что-то говорили в ответ, с чем-то соглашались. И не было в тот момент в напарнике ничего раздолбайского и несерьезного, только терпение, такт и искреннее желание помочь, облаченные в отлично сидящий на нем, по идеальной мерке подогнанный костюм темно-синего цвета.

Джип дотемна колесил по городу и вне его пределов. Лэс сначала не отрываясь и не оборачиваясь, прижавшись головой к стеклу, смотрел в окно, а потом негромко признался:

– Я хочу напиться… Напиться до бессознательного состояния…

Эрик зарулил на парковку у ближайшего супермаркета и, остановив машину подальше от входа в магазин, дотянулся до пакета, лежавшего на заднем сиденье. Из пакета он извлек бутылку «Столичной» и стопку одноразовых пластиковых стаканчиков.

Без слов он открыл бутылку и сунул в руку отрешенно наблюдавшему за его действиями Лэсу белый стаканчик.

– Ну… давай… – он налил полный стаканчик Роделло и ровно на глоток – себе, – за твоего отца. Пусть земля ему будет пухом.

От огненной воды перехватило дыхание, и Эрик пожалел, что забыл купить что-нибудь закусить. Лэс осушил свой стаканчик одним махом и, зажмурившись, прижал к губам руку.

– Хороша чертовка… – на выдохе резюмировал Купер.

Роделло налил себе еще и снова уставился в окно. Для того чтобы что-то говорить у него не хватало слов, поэтому он молчал. Эрик тоже молчал – что можно сказать человеку, похоронившему одного из родителей? Пустую, бездушную, ничего не значащую фразу: «Мне очень жаль»? Нет, уж лучше действительно подержать язык за зубами…

– У тебя сигарет нет случайно?

Купер обреченно вздохнул:

– В «бардачке»…

Лэс протянул руку, открыл «бардачок» и, среди нескольких упаковок медицинских резиновых перчаток, коробочек с лампочками ближнего света, карты города, крестовой отвертки, сервисной книжки и томика рассказов О. Генри, обнаружил пачку «Мальборо».

– В машине не кури, прибью, – предупредил напарник. В словах была категоричность, не подлежащая обсуждению.

Роделло кивнул рассеянно и рывком распечатал пачку.

А потом они оказались возле озера и просидели на его берегу, спина к спине, несколько длинных ночных часов. Водка сделала свое дело, и Лэс обрушил на друга поток воспоминаний. Тот слушал молча, давая Роделло возможность выговориться. Слова, слова, слова… Но постепенно даже они потеряли смысл.

Эрик бросал в озеро мелкие камешки, а Лэс, не выдержав пульсирующей где-то внутри боли, плакал. В тот момент он не думал, что никто не будет об этом знать, кроме него самого и сидевшего рядом напарника. И не было тяжелого чувства стыда за слезы, а в голове не вертелся один из законов рыцарского кодекса – «Мужчина никогда не плачет». Ни перед кем другим он не позволил бы себе проявить слабость. Исключением из правил был человек, чье тепло он чувствовал сейчас. Лэс знал, что все то, что произошло, останется между ними, и больше ни единая живая душа не будет даже догадываться об этом. Слезы падали на сухой, еще не успевший остыть песок и навсегда исчезали, а вместе с ними притуплялась боль утраты.

Вернувшись в машину, Лэс допил то, что оставалось в бутылке. Купер как человек абсолютно равнодушный к любого рода и вида алкоголю в качестве поддержания компании только приподнял стаканчик с горячим чаем. Девиз «Выпить – да, напиться – нет» воплотился в жизнь частично: если Эрик отлично соображал, то о Лэсе этого сказать было нельзя. В конце концов, он уснул. Напарник, упрятав подальше начатую пачку «Марлборо» и осторожно разложив под Роделло сиденье, какое-то время спустя последовал его примеру.

Зазвонил телефон, и Купер открыл один глаз. Ага, ну вот и кавалерия объявилась, вот и искать начали… Он выбрался из джипа на улицу и, набрав полные легкие свежего воздуха, ответил на звонок:

– Да? Привет…

– Где вы? – голос Глории был взволнованно-звонким. – Куда пропали? Энни места себе не находит… Что с Лэсом?..

– Да нормально все… Жив он, здоров… Только голова, наверно, болеть будет.

– Все же напоил его, – она сразу поняла, что было одним из номеров вчерашней программы.

– Он сам себя напоил, я только горючее для этого припас, – сообщил он. – Ладно, слава моя мирская, сейчас я осуществлю доставку тела на дом. Скажи Энни, чтоб не беспокоилась.

Солнце ласково пригревало, дул легкий ветерок, мимо, по дороге, проехала машина. Уже давно начался день и, действительно, пора было возвращаться.