Лариса Порхун - Пьяный дом

Строгая жена Бориного отца, Нонна, глядя на орущий свёрток, скорбно поджала губы, якобы давая возможность принять решение главе семьи, хотя и была уверена, что двух мнений здесь быть не может. И как раз совсем недавно, она это мнение, кажется, вполне доступно озвучила. Борин отец затравленно обернулся, глядя на выжидательно и грозно сдвинутые брови на собирательном лице армянского народа, тяжело вздохнул и сказал, глядя в пол:

– Он останется… Тем более, что у тебя всё равно детей нет…

Нонна вспыхнула, но ничего не сказала. А воображаемое и обобщённое лицо разгладилось, как заметил отец, наблюдающий за ним исподтишка, и даже слегка ему подмигнуло. Мол, ничего, брат, никуда она не денется, будет растить, как своего. А ты, красавчик, братуха, всё правильно сделал. После чего, бесследно растворилось в воздухе.

Мальчика назвали Борис, оформили соответствующие документы и ребёнок остался уже, так сказать, на законных основаниях. Самое интересное, что через год Нонна родила дочь, а ещё через год – сына! Фантастика?! Не думаю… Так оно, как правило, и случается.

Самые ранние свои годы, Боря не слишком хорошо помнит. Осталось только общее ощущение какого-то тотального одиночества и ненужности. О том, что он матери неродной, Боря узнал в три года. Сама Нонна и рассказала. И после этого, по мере того, как Борис подрастал, характеристики, касающиеся морального облика его родной матери, а также мнения о ней всего станичного населения, только увеличивались и обрастали подробностями личного и даже интимного свойства. На наивный вопрос Бори, почему она его отдала, Нонна со всей обезоруживающей беспощадностью констатировала:

– А на черта ты ей нужен? Такое ярмо на шее, ей же гулять надо… Это только твой недалёкий размазня отец мог принять байстрючонка в свой дом…

Свою мать, к слову говоря, Боря никогда так и не видел.

Если мачеха проявляла почти нескрываемую враждебность, то отец сохранял нейтралитет и практически никогда не вмешивался. Он искренне считал, что его жена – это святая женщина, которая с честью несёт выпавшие на её долю испытания. И Боря, будучи от природы довольно сообразительным, очень рано усвоил, что мачехе на глаза лучше лишний раз, не попадаться, а если уж попался, да ещё и под горячую, что называется, руку, то у отца защиты искать бесполезно. Приятных детских воспоминаний у Бориса – всего два. Зато какие! Первое – это поход с отцом в баню по субботам. Больше всего в этом Боре нравилось, что отец после бани покупал себе бокал пива за 38, что ли, копеек и отливал чуть-чуть в стаканчик Боре. Это было бесподобно! Когда он, раскрасневшийся, накупанный мальчик, пил этот прохладный, терпкий напиток, то чувствовал самое настоящее блаженство. В то время он мечтал о том, чтобы было можно ходить в баню каждый день.

Вторая детская радость – это когда его сестра, та самая, что родилась сразу после него, вместе со своими подружками причёсывала и наряжала его, как куклу. Плотненький, гладкий Боря, с закручивающимися вверх густыми ресницами, был действительно чем-то неуловимо похож на розовощёкого пупса. Ему нравилось, как девочки суетились вокруг него и даже иногда ссорились. В такие моменты Боря чувствовал себя нужным и довольно привлекательным. Тем более, если учесть, что с мальчишками из-за своего недостатка у него полноценно играть не получалось.

Борис рос и вопреки жизненным обстоятельствам, человеком был весёлым, коммуникабельным и добродушным. Самостоятельно научился играть на аккордеоне. Вообще был очень артистичным. Прекрасно пел, читал стихи. В школе, в училище, ещё в одном государственном учреждении, о котором речь пойдёт чуть позже, – везде он занимался художественной самодеятельностью. Таким же сильным было увлечение футболом. Но играть, по состоянию здоровья, он не мог. Но ему очень хотелось быть хоть как-то причастным к этому виду спорта. И тогда Боря футбол начал… комментировать. Делал это превосходно: динамично, страстно, и, главное, профессионально. Его стали приглашать на различные матчи в качестве комментатора. Тогда же, примерно, Борис стал и попивать. Всё пытался вернуть то своё детское ощущение после бани, когда с невероятным наслаждением выпивал тот свой стаканчик пива. Получалось далеко не всегда…

И почти неизменно, чем бы Борис не занимался: читал ли любимого Есенина со сцены, наблюдал ли из комментаторской будки за игрой двух знакомых до боли местных команд, сидел ли в баре после матча и травил байки с приятелями, возвращался ли понуро домой, абсолютно везде Боря чувствовал, что он как будто проживает чужую жизнь.

Его место не здесь. Он должен быть где-то там. Где именно, Боря, правда, и сам затруднялся сказать. Но чувствовал, что где-то там, где свет юпитеров вместе с тысячью восторженных глаз направлен на него. Где он, такой красивый и торжественный, в шикарном костюме и умопомрачительном галстуке с микрофоном в руках благосклонно обращается к своим благодарным зрителям. Где много музыки, много цветов и неприкрытого восхищения… Это не могло быть плодом больного воображения. Ведь он отчётливо видел все эти картины. В течение многих лет…

Тем временем, отшумели разбойно-неустойчивые 90-е, и заграничное изобилие благодатной и щедрой рекой потекло к российскому берегу. Довольно полноводный и упитанный ручеёк прибыл и к родному городу Бориса. В самом центре которого открылся роскошный и невиданный доселе магазин с умопомрачительным названием «Пассаж». И там, о Боже, появился целый отдел исключительно мужских костюмов. Борис самым натуральным образом заболел. Несмотря на то, что к тому времени он уже был женат и имел дочь, он ездил в этот конгломерат неслыханной роскоши, чуть ли не каждый день. Он смотрел на эти костюмы, трогал их рукой, закрывая глаза, представлял себя в них. Вот этот строгий, чёрный – хорош для торжественной и официальной церемонии. Вот в этом – светлом, с голубой полоской, было бы неплохо спуститься к завтраку в парижском отеле «Риц». А этот, о этот, тёмно-бордовый, с искрой, – Боря прижимал рукав к сердцу и снова томно прикрывал глаза, – не замечая, как хихикают молоденькие продавщицы, кивая на него друг другу, – в этом он непременно посетил бы оперу в Риме…

И однажды Боря решился. Оставив ночью маленькую дочку и жену, которую за глаза и в глаза, называл не иначе, как Нина Петровна, Борис хорошенько выпил, что называется, уж поддал так поддал, и… залез в чудесный, таинственный и великолепный «Пассаж». В темноте пробрался к хорошо знакомому отделу, к которому дорогу нашёл бы и с закрытыми глазами, и тут… началось шоу! Борис примерял один костюм за другим, сам себе позировал, величественно, насколько позволял его повреждённый, шейный отдел позвоночника – откидывал голову, отступал назад и кланялся, приближался к зеркалу и самозабвенно прикладывал руку к груди… Это было бесподобно… Вот она настоящая жизнь! Вот где он должен быть!! Он…он, да ну её эту ложную скромность, давайте называть вещи своими именами, – он прекрасен! В конце, Борис так расчувствовался, что прослезился…