Валерий Кузенков - Закон тайги

– Всем?

– Да нет. Петуху и нескольким несушкам.

На улице дед Платон несёт к оврагу мёртвых кур. Размахивается и забрасывает их далеко в кусты.

– Может, ощипать и суп сварить? – Баба Люба робко смотрит на деда.

– Буду я дохлятину жрать!

Он возвращается к дому и снимает с поводка собаку, которая всегда привязана у крыльца. Собака мелкая, дворняга, шавка шавкой.

– Её-то куда?

– Туда же! – Дед Платон подходит к столбу, берёт собаку за задние ноги и бьёт головой о столб.

Я вздрагиваю. Слёзы текут из глаз.

– Платон, ты что творишь? Совсем озверел? – не выдерживает баба Марфа.

Дед смотрит на нас тяжёлым взглядом.

– Не собака была, одно недоразумение. Лиса кур давила, а она даже не тявкнула.

Он забрасывает теперь уже мёртвую собаку в те же кусты, куда кидал кур.

– Пусть лиса их там ест. А вам хватит столбами стоять! Пора скотину выгонять. И ты одевайся, – обращается он ко мне, – а то не возьму!

Я вытираю слёзы и спешу одеться. Перечить деду боюсь. Со зла может и выпороть. Берём с ним наших коров и овец и гоним по улице. Жители добавляют нам кто корову, кто овцу. Мы с дедом сегодня пасём коров. Овец завтра. Их пасти значительно легче. Как наступает жара, овцы – в кучу, а за коровами глаз да глаз нужен. То одна уйдёт, то другая. Бегаешь по степи и бегаешь. Стадо собрано, и мы гоним коров в сторону Берёзового оврага. Овраг длинный и глубокий, оттуда лисы и совершают свои набеги на деревенские курятники. Мы иногда с ребятами пытаемся в овраге отжигать лисьи норы. Наталкиваем в них старые камеры от машин и палим. А сами ждём лис. В наших руках палки, и мы считаем, что от дыма лисы должны выскакивать. Бесполезно, сколько ни ходили, ни одна лиса так и не вышла, и ребята пришли к выводу, что звери предпочли задохнуться в норе, чем погибнуть от наших палок. Может, это и так.

Коровы едят траву и медленно двигаются по степи. Мы с дедом следуем за стадом. Молчим. Первым не выдерживает дед Платон:

– Не дуйся, внучок. Жизнь штука сложная.

– Отпусти лучше меня рыбу половить. Я на часок.

Дед улыбается и отпускает. Я бегу к реке. А дед стоит, опершись руками на длинную палку-посох, и смотрит мне вслед.

Рыба не клюёт, и я лезу в воду ловить раков. Шарю руками вдоль берега, нащупываю норы и сую туда пальцы. Раки хватают иногда до крови. Я складываю их в бидон. Через час он полный. Собираюсь и возвращаюсь к стаду.

– Как рыба?

Я показываю деду раков. Он видит мои искусанные руки и жалеет:

– Беги до дома. Бабы тебе руки перевяжут. Да и раков наварят. Поешь. А вечером придёшь ко мне и поможешь.

Меня не приходится долго упрашивать. Через минуту я направляюсь в сторону Липовки.

Лечить руки я поначалу отказался. Подумаешь, царапины! Но когда бабушка раков отварила, почистила, а их мясо обжарила на сковороде с яйцами, я, попытавшись посолить еду, тут же заплакал.

– Что, соль в раны попала? Руки дерёт?

– Угу!

Промыв мои царапины водой, бабушка садится рядом, кормит меня с ложки. Блюдо из раков получилось просто язык проглотишь. Я счастлив от заботы моей бабушки и такой вкусной еды.

Как и договаривались с дедом, помогаю ему гнать стадо в деревню. Завтра пасём овец…

Сильный дождь пошёл ещё ночью. Позавтракав, выхожу на крыльцо и слушаю шум дождя. Вроде чего-то не хватает. До меня доходит, что не слышно стука капель о крышу дома, ведь она крыта соломой. Капли падают и скатываются. По такой погоде пасти скот нет никакого желания. Но деваться некуда, и я иду за дедом. Кнут, который он мне дал, тащу на плече. На ноги налипают огромные комья чернозёма. Ноги разъезжаются в разные стороны, и я падаю в грязь. Поднимаюсь и еле-еле двигаю ногами. То ли от налипшей на них грязи, то ли от навалившейся лени.

– Не унывай! – подбадривает меня дед. – Дождь земле нужен, а наше пастушье дело такое. Хочешь не хочешь, а иди.

Я не отвечаю и плетусь за стадом. Нет желания даже хлопнуть разочек кнутом.

Дождь льёт весь день. Настроение ни к чёрту. Я хожу по степи как в воду опущенный. Дождь прекращается, когда мы с дедом гоним стадо домой. Рядом со мной останавливается лошадь. Верховой – дед Фёдор. Поздоровался и глядит в мою сторону.

– Платон, отпусти мальчишку ко мне. Я его вкусным угощу, – просит он.

– Пойдёшь?

Я соглашаюсь.

– А Марфа? – Дед Платон смотрит на Фёдора.

– Ничего. Скажешь, что я его в гости забрал. Пусть не волнуется. Ей давно пора забыть моего брата. Столько лет прошло, а всё никак. А пацан мне такой же внук.

Я не успеваю подумать, что будет дальше, как сильные руки подбрасывают меня над лошадью. Секунда – и я в седле рядом с дедом Фёдором.

– Спасибо, Платон! – благодарит он. – Пошла, родимая!

Лошадь рысью скачет в сторону Черводыровки. Сидеть рядом с дедом неудобно, места в седле для двоих не много. Но он сдвигается, и сидеть становится удобнее.

– Нормально?

– Ага! – только и выговариваю я.

Скоро мы подъехали к дому деда Фёдора.

– Нужно мальчишку ужином накормить, – говорит дед жене, проведя меня в дом. – Обязательно мёду свежего налейте. Полную чашку!

– А гость у нас какой! Из самой столицы! – улыбается та. – Обязательно покормим. Пусть моется и проходит к столу. Чего хочешь: мёду или супа?

– Можно мёда, – тихо говорю я, садясь за стол.

Передо мной стоит глиняная миска, наполненная золотистым мёдом. У деда Фёдора рядом с рекой сад, а там ульи. Он каждый год, как только узнает, что я в деревне, как бы невзначай встречает меня и приглашает к себе. Я иду без разрешения. Если бабушка узнает, то не отпустит.

Дед Фёдор отрезает от большого ржаного каравая кусок хлеба. Это для меня.

– Макай хлеб в мёд и ешь. Сколько сможешь, столько и ешь. Чай пей.

Я опускаю хлеб в мёд. Хлеб толст, и я тяну его к себе. Мёд стекает в миску. Стараюсь не капнуть на стол, быстро подношу лакомство к губам и кусаю. Мне кажется, что хлеб и мёд тёплые.

– Как в городе живёте? Отец как? Мать?

– Нормально, – говорю я, не переставая жевать.

– Дай ребёнку поесть, подавится ещё. Потом расспросишь, – встревает в наш разговор хозяйка, пока я глотаю чай из большой кружки. – Иди лучше яблок ему набери. Пусть Платону отнесёт. У них ни мёда, ни яблок.

– Сам разберусь, не лезь. Ты на всё лето в деревню?

– На всё!

Дед улыбается.

– Больше хулиганством не занимаешься?

Мне становится неудобно. Сейчас вспомнит, как я перебил из рогатки весь выводок домашних утят. Охотился. Ух и порол же меня тогда дед Фёдор! Путой лошадиной. Я вспоминаю и ёжусь всем телом. Было очень больно.

– Нет!

– Правильно. Взрослеть пора. Ты ведь нашего рода. У нас все мужики хозяйственные были. Крепко на земле стояли. Пока «эти» не пришли. Прости их, Господи!

Дед вздыхает и подливает мне чаю. Хочется спросить, кто это «эти». Но я не решаюсь. Дед немногословен. Это сейчас он со мной разговорился.