Анастасия Миронова - Мама!!!

Некоторые ребята шли в школу одни или с малышами. На своем велосипеде катился Димка-рахитик, рядом шел его старший брат. Так значит, он еще учится в школе? А похож на взрослого дядю. Димку с братом провожала мать. Она была в туфлях, а не тапках. Наверное, на ней сегодня даже платье, не могла же она пойти в школу в халате, но это платье очень напоминало ее обычный халат, под которым пучился живот. Димкин брат тоже нес букет розовых гладиолусов, перетянутый не ленточкой, а резинкой.

Все дети, которых Саша видела по сторонам, впереди и позади себя, несли гладиолусы. В прошлом году дети со всей Лесобазы тоже шли в школу с такими цветами. Гладиолусы росли во многих дворах. Наверное, мамы срывали их и заворачивали в красивую обертку. У кого не было обертки, перевязывали просто ленточкой. Точно такие же цветы, как у нее сегодня, Саша видела во дворе барака, где они с Анькой играли на дровах. Неужели оттуда? Саша хотела спросить бабушку, не там ли она украла гладиолусы, но вспомнила, что ей не разрешают ходить на дрова. Промолчала – настроение для первого дня в школе и без того не задалось, зачем его портить? Хорошо бы пойти сейчас через тот двор и проверить. И только у некоторых вместо ленточек или резиночек были красивые обертки. Но у Аньки были розы. Настоящие красные розы в шуршащей блестящей фольге. Сначала их несла мама, но когда Анька увидела других детей, она – Саша была абсолютно в этом уверена – забрала у нее букет. Чтобы понятней было, чей он. Что это она, Анька, несет его, а не Саша. Свой букет Саша как раз не хотела брать и отбивалась от бабушки, которая решила, что если все дети несут цветы сами, то и Саша должна. Сейчас они завернут за угол, пройдут магазин, и там, с тротуара, будут видны гладиолусы из двора с дровами. Если цветы оборваны, все поймут, что это бабушка украла. Те гладиолусы были особого, темно-бордового цвета. Совсем как у Саши в букете. Она убежала от бабушки вперед, лишь бы не брать цветы.

Вот уже прошли промтовары, вот «Продукты» и пивная цистерна. Они подходили к двухэтажным домам. Саша сжалась. Смотреть или не смотреть на те гладиолусы? Вдруг Анька похлопала ее по плечу:

– Хочешь понести? – и протянула Саше свой букет.

– Спасибо, – тихо сказала она, даже не глядя на Аньку, и взяла шуршащую блестящую красоту, как самую большую драгоценность.

Ей стало стыдно, что она так плохо о ней подумала. Анька уже отскочила в сторону, в тот двор, где они гуляли.

– Смотри! – показала она Саше клумбу. – Совсем как у тебя. Какие красивые! Можно я твои цветы понесу?

Саша несмело взглянула на клумбу и обрадовалась, увидев цветы на месте. Она повернулась к Анькиным родителям, которые уже их нагнали, и спросила:

– Можно, Аня понесет мой букет? Она сама попросила.

– Конечно. Если ты разрешаешь, – улыбнулась тетя Лена.

Так они и шли: Саша – с розами, Анька – с гладиолусами, срезанными с какой-то другой клумбы. Саша была счастлива.

– А у нас арбуз остался. Мама сказала, приходи к нам после школы. Придешь?

Саша даже ответить ничего не смогла – она задыхалась от радости. Ей пять лет, а она уже идет учиться. У нее новая белая кофта из настоящей ангорки, лакированные туфли, розы, лучшая в мире подружка, а вечером она снова будет есть арбуз с сахарным инеем на красной сочной мякоти.

– «Красный свет – проезда нет.

Желтый – будь готов к пути…» – учительница строго диктовала новое задание.

– Вторушина, ты всё записала? Повтори.

Анька замялась:

– Красный – будь готов…

– Головой верти больше по сторонам, – зло одернула ее Алевтина Юрьевна. – Повторяю…

Очень медленно она принялась снова диктовать стихотворение по слогам:

– «Красный свет – проезда нет.

Желтый – будь готов к пути.

А зеленый свет – кати».

Закончив, учительница окинула взглядом класс:

– Все записали?

Дети завертели головами по сторонам – каждому было интересно, кто не справился.

– Я спрашиваю, все успели записать?

Алевтина Юрьевна взяла вместо указки линейку и пошла проверять по рядам.

– Мякишев, что за грязь в тетрадке? А ну, покажи руки! Ты где вымазался?

Все обернулись на сидевшего в конце ряда у окна Максимку – у него не только руки были синие, но и рот. Он разобрал ручку и высосал пасту. Учительница прямо перед ним постучала по парте своей длинной деревянной линейкой и велела ему умыться. Мякишев, довольный, что дело обошлось малым скандалом, выскочил в туалет.

– Две минуты! – крикнула ему вслед Алевтина Юрьевна. – Через две минуты пойду за тобой.

Она обошла средний ряд и двинулась по другому проходу. Заглянула в тетрадку к Леше Симакову. Толстый, в вечно мятом пиджаке, он радостно показал учительнице тетрадку.

– Правильно?

– В слове «зеленый» не стоят точки над «ё». И в слове «желтый» нужно писать «ё». Исправь. Да не «е», а «ё». Да, стирай давай. И нет тире. Но вы их еще не проходили. Молодец, Алёша. Обводи! – учительница то ли похлопала, то ли погладила Симакова по спине. – Вот как надо! Учитесь!

Алёша Симаков всегда сначала писал карандашом и только после проверки обводил буквы ручкой, а карандаш стирал. Алевтина Юрьевна требовала, чтобы так делали все остальные. Но никто не любил писать карандашами. И Алёшу Симакова тоже никто не любил, кроме учительницы. Весь класс уткнулся в тетрадки. Те, кого страшная линейка уже прошла, боялись пошевелиться, чтобы не привлечь к себе внимание снова. А остальные замерли, стараясь быть незаметными. Таир Тагиров обхватил себя руками, весь как-то согнулся и распластался на парте, чтобы не зацепить собой взгляд учительницы. Сидевшая с ним Саша, наоборот, выпрямила спину, правильно сложила руки, подняла голову и смотрела строго перед собой. Потому что обычно она сидела сгорбившись или развалившись «враскоряку», как говорила Алевтина Юрьевна, которая всегда ругала Сашу за осанку. Поэтому Саше, чтобы стать незаметней, нужно было вытянуться.

Таира учительница действительно не заметила. А к Саше в тетрадку заглянула.

– Ну и грязь у тебя! Как всегда, – будто бы плюнула в нее словами учительница и пошла дальше. Саша сразу расслабилась, то есть сгорбилась и расплылась по парте. Конечно, она расстроилась. Конечно, она хотела бы сказать, что у нее все тире стоят на месте, что вряд ли еще кто-то в их классе знает про тире и что у Симакова оттого, что он всё время трет в тетради резинкой по написанным ручкой буквам, все листы грязные, а его хвалят, хотя он пишет с ошибками. Всё это Саша хотела сказать, но не стала – прошла учительница мимо, и ладно.

– Итак, записали? Теперь прочитайте еще раз это стихотворение про себя.

Со всех сторон слышалось бормотание. Про себя почти никто читать не умел. Большинство – Саше показалось, что все, – стали водить усердно по тетрадке пальцами и тихонько мямлить «желтыйбудьготовкпутиазеленыйсветкати». Только Таир читал молча. И еще не слышно было сидевшего наискосок от нее в соседнем ряду Андрея Булыгина. Его и видно не было – вместо Андрея, который только что сидел на своем месте и записывал в тетрадку стих, оказался пустой стул: Андрей сидел под партой. Это был новенький мальчик, не садичный, его перевели к ним в конце второй четверти. Он был такой же светловолосый, как Серёжа Колпаков, но с веснушками. Андрей всё время шутил, причем только с учителями. Его считали хулиганом, хотя Саша понимала, что он был самый развитой мальчик в их классе. Он быстро считал и писал. И ему на уроках было скучно.