Рамиз Аббаслы - На необитаемом полуострове

Там, на горе, магазинов не было, и мы туда поднимались по лестнице. А вокруг остановки у старого базара магазинов было полно, и это был вроде как торговый центр. Почти все необходимые вещи я покупал в этом «торговом центре». То же самое надо было сделать сейчас, а потом подняться наверх. Там, наверху, в моей бедной студенческой хижине, запасов необходимых продуктов, даже сухого чая и сахара, не было. А у меня в кармане оставался всего один рубль и какие-то копейки. Если бы были деньги, надо было бы потратить минимум три рубля, чтобы по-студенчески бедно, но все равно хотя бы сегодня пообедать – был уже полдень, а я не только не пообедал, даже был без завтрака, – чаю попить, а вечером поужинать. На мой единственный и последний рубчик же можно было купить один серый хлеб и сто пятьдесят грамм дешевой колбасы – так называемой «Отдельной», килограмм которой стоил два рубля двадцать копеек; хотя иногда в продаже была колбаса подешевле, например «Чайная», килограмм которой стоил один рубль семьдесят копеек. А на оставшиеся копейки завтра можно будет купить хлеб, сто грамм сыра, и все…

Недалеко от остановки продавали арбузы и помидоры. Я удивился: оказывается, за время сборов я был изолирован от внешнего мира, даже не знал, что уже арбузы появились и цены на них упали до десяти копеек за килограмм. Узнав это, я сразу же изменил свой план относительно покупок. Лучше я возьму буханку серого хлеба, небольшой арбуз и двести грамм сыра, – обожаю есть арбуз с сыром и хлебом. От рубля у меня останется двадцать копеек, а на это завтра куплю хлеб, и все… Но прежде чем что-либо купить, я должен был зайти в банк, который находился через дорогу, рядом с баиловской поликлиникой, где бесплатно обслуживали не только местное население, но и квартирантов, в том числе и меня.

В банке у меня счетов и вкладов не было. А туда надо было зайти, чтобы проверить две лотереи, которые были у меня в кармане и которые все лето я таскал с собой. Их тиражи состоялись месяц назад. В то время я был на сборах, а выходить из военного городка, где мы жили, запрещалось, поэтому не было возможности своевременно их проверить. Такая возможность только что появилась, и я уже собирался перейти дорогу и зайти в банк. В тот критический момент у меня была какая-то иллюзорная надежда: может быть, эти билеты что-нибудь выиграли… На лотереях что-нибудь выиграть… Скажу прямо, это было практически невозможно. Я в этом убедился на своем личном опыте.

Каждая союзная республика выпускала свою лотерею. В Азербайджане была своя; тиражи устраивались каждый месяц, один билет стоил тридцать копеек. Каждый месяц я покупал по три – хотел выиграть машину, и обязательно «Волгу», которая стоила сорок одну тысячу рублей. Выиграв ее, я хотел изменить свой статус и стать обеспеченным студентом. А как правило, ничего не выигрывал. Ну что за безобразие, когда же, наконец, выиграю я свою машину? Недолго думая, я нашел выход: если возьму больше билетов, тогда непременно выиграю. В очередной раз, потратив половину своей стипендии, я купил шестьдесят билетов и стал с нетерпением ждать день тиражей. Наконец-то, вот и они! Но вот беда: за исключением двух, которые выиграли по рублю каждый, остальные ничего не выиграли. После этого краха я убедился в том, что с помощью лотереи богатым не станешь, даже нельзя стать обеспеченным студентом.

Я уже перестал покупать лотерейные билеты. А спустя некоторое время я увидел, что в газетных киосках и на многолюдных остановках автобусов наряду с местными лотереями продают какие-то другие билеты – это были лотереи ДОСААФ, их выпускала Москва, и каждый билет стоил пятьдесят копеек. Их тиражи проходили не каждый месяц, а примерно ежеквартально; там машин не было, а были дорогая мебель, ковры, картины, телевизоры… Я решил, что надо попробовать, ведь, выиграв какую-то дорогую вещь, я мог бы значительно улучшить свое материальное положение. Поэтому, заплатив один рубль, я купил два билета. Правда, при первой попытке ничего не получилось, но один из билетов, выиграв один рубль, полностью покрывал все мои расходы, а это в какой-то степени меня даже обнадеживало. При первой же возможности я их покупал, но не более двух, и все. А в последний раз – это было в середине июня – опять купил два билета. Их тиражи состоялись месяц назад. Но я был на сборах, и не было возможности вовремя проверить результаты. Целый месяц я находился в состоянии неопределенности и точно не знал, выиграл или нет. Именно это и дало пищу моей и так живой фантазии, а там нужда уже подготовила хорошую почву. В течение месяца в моей голове вертелся вопрос: может быть, моя лотерея что-нибудь выиграла? Сперва это была слабая надежда. Но, как ни странно, с каждым днем она укреплялась, приобретала черты реальности и становилась все сильнее; со временем изменилась и ее формулировка – шаткое словосочетание «может быть» отпало, на его месте появилось самоуверенное «наверное»: наверное, моя лотерея что-нибудь выиграла…

Наблюдая свое психологическое состояние, я пришел к выводу, что в условиях полной безнадежности занимаюсь самообманом. «Это, конечно, плохо», – подумал я. Плохо и то, что я начал поддаваться самообману, практически уже в него верил. «Человек сознательно обманывает себя, – подумал я, – и сам начинает верить в свой же обман, чтобы у него была – пусть и не реальная, даже иллюзорная – какая-то маленькая надежда. Абсолютная безнадежность губительна, она разрушает человека преждевременно. Инстинкт самосохранения же борется с этим, и, поступая по-своему, начинает действовать на сознание, заставляет человека заблуждаться, верить в какие-то нереальные, с научной точки зрения совершенно необоснованные идеи, чтобы как-то оберегать его…»

Примерно так оценив ситуацию, я постарался избавиться от иллюзорной и вместе с тем навязчивой идеи. Надо было освободиться от самообмана и на все смотреть трезво. «Лотерея всего лишь игра, – подумал я. – Безусловно, там есть и вероятность выигрыша – это и есть показатель добросовестности организаторов. Если организаторы совсем бессовестны, тогда доля вероятности выигрыша равняется нулю». А я считал, что обязательно выиграю. Это испугало меня. Я сделал вывод, что это результат психологического напряжения; безнадежность и беспомощность сломали меня, я стал мыслить не как образованный человек – все же я уже был студентом пятого курса университета – то есть не научно обоснованно и трезво. Если манипулировать терминологией диалектического материализма, который мы, студенты всех вузов социалистической державы, хорошо изучали – а я каким-то непонятным образом проявил даже особое пристрастие и эту науку освоил лучше всех своих сокурсников и в обоих семестрах по диалектическому, даже по историческому материализму экзамены сдавал на отлично, – я стал мыслить как идеалист, по-моему, даже хуже – я стал мыслить как отсталый, безграмотный и суеверный человек. Этот вывод испугал меня. Я считал, что в моем сознании идет процесс деградации.