Андрей Семке - Трёпки

Один из братьев, Абдулазиз, как-то вечером забрёл в чайхану. Настроение после дня шатания и безделья у него было не очень, и ему хотелось выплеснуть все свои эмоции. Вайнах начал задираться к казашке, которая сидела за столиком рядом с молодым человеком Багдадом. Парень не стал терпеть обид и унижения, отозвал Абдулазиза на улицу, где они размялись в кулачной драке, и, не выявив лидера, помирились. Правда, после драки лица были слегка помяты, рассечения и кровоподтёки, как говорится, украшают лица мужчин. Чеченец извинился перед девушкой и побрёл домой. Всё, что он хотел от жизни, получил.

Брат Ваха, увидев избитого, не стал расспрашивать, сразу помчался в местную забегаловку. Багдад умылся и продолжил свой вечер с очаровательной спутницей, они мило беседовали, пили чай с баурсаками и хворостом…

От удара вайнаха стол с напитками и закусками перевернулся, Ваха набросился на Багдада. Тот от неожиданности упал на землю, а чеченец выхватил из-за пазухи пистолет и начал из него палить по лежачему. Только когда Багдад затих, пальба прекратилась. Посетители забились за стойку и притихли. Чеченец ещё раз пнул ногой безжизненное тело и, выругавшись на своём языке, ушёл. Это было безжалостное, жестокое убийство ни в чём не повинного человека, днём, при свидетелях…

Только после его ухода девушка вместе с хозяином чайханы подбежали к Багдаду, но было слишком поздно. Свидетелей конфликта было так много, что скрыть поступок вайнаха было просто невозможно. Но приехавшие милиционеры ничего не смогли узнать, никто ничего им не рассказал…

Пожалуй, это была первая ночь в ауле, когда не было слышно ни выстрелов, ни криков… Туманное утро началось с того, что дом братьев был окружён плотным кольцом местных жителей. В руках казахов были топоры, вилы, ружья…

Братья, вооружённые до зубов, вышли за ворота и, не дожидаясь каких-либо действий, начали палить по толпе. Местные веером пошли на братьев. Кто-то на ходу свалили Ваху и Джамала, тут же вокруг них образовалось кольцо. Их били всем, что было в руках. Тупые звуки и хрипы доносились некоторое время… Казахи расступились, а на земле остались лежать два тела, перепачканные в коричневой пыли и в лужах грязной крови…

Алхазур с Русланом забежали за забор и принялись отстреливаться от толпы, которая в несколько секунд сломала створы и вбежала во двор. Братьев подняли на вилы, это было чудовищное зрелище, тела вайнахов в судорогах трепыхались на нескольких остриях. Жуткая картина мести не остановила разъярённых местных казахов. Они рыскали по двору в поисках пятого брата…

На крыльце на коленях стояла мать чеченцев, она подняла вверх руки и умоляла остановиться. Её взяли за руки и вынесли со двора на улицу к убитым Вахе и Джамалу. В живых оставался только один из братьев Абдулазиз. В сараях его не было, а это означало, что он спрятался от казахов в доме. Местные традиции не разрешали входить в чужой дом без приглашения, иначе быть беде…

Толпа звала вайнаха, чтобы он вышел… Но тот от испуга забился под кровать и только что-то невнятное мычал, от былой смелости ничего не осталось…

Дом горел. Дым и огонь можно было видеть со всех концов аула. Около сгоревшего дома на коленях стояла, кричащая от боли мать, и лежало четыре тела растерзанных горцев…

Пахло полынью и гарью. Ветер гонял коричневую пыль по единственной дороге Кумкинашата. Звуки стонущих, лопающих от жары камней растворяли тишину…

13 дуплет

Циркачка

«Какой тяжёлый ксилофон, может быть, из-за него я не расту», – думала Тоня, держа инструмент на голове. В тринадцать лет потерять работу в цирке для девочки было большой трагедией и всё потому, что безвременно ушёл из жизни её главный партнёр, отец. А без него все номера, как пыль, рассыпались. Директору цирка не хотелось содержать подростка, и он указал ей на дверь, не спросив, что делать в этом огромном жестоком мире человеку, у которого жильём был балаган, и средства на существование можно было заработать только изнурительными тренировками и выступлениями на манеже…

Приютила бабка. С одной стороны добрая, раз подобрала девчушку с улицы, с другой стороны вечно ворчащая: «От тебя никакой пользы, только грязь и лишний рот»

Решила Тоня пойти учиться в актёрскую мастерскую. Вступительные экзамены нужно было сдавать перед комиссией. Три уставших человека сидели за длинным тёмно-коричневым столом. Видимо, им смотрины будущих звёзд театральных подмостков и экранов не очень нравились. Они курили папиросы и нервно вздрагивали от появления каждого нового соискателя. Футуристы и эксцентрики, безжалостные разрушители всего старого и не понимающие ничего в театральном искусстве, показывали то, что к сцене не имело никакого отношения. Экзаменаторы не выдерживали и, вскакивая со своих мест, выгоняли псевдо-артистов.

Тоня видела выбегающих из зала молодых людей истерично размахивающих руками и похабно ругающих всех деятелей искусства в лице членов комиссии. Она тихонечко протиснулась в дверь:

– Очередная, как зовут, сколько лет, стаж работы? – вопросительно уставился председатель на маленькую не погодам девочку.

– Антонина, пятнадцать, двенадцать, – стараясь, как можно точнее ответить на вопросы, произнесла будущая актриса.

– Что пятнадцать, что двенадцать?

– Мне пятнадцать лет, а стаж работы двенадцать… Я в цирке служила, вместе с отцом…

– Ну, показывайте, что вы нам приготовили… – зевая и не видя таланта в девчушке, произнёс экзаменатор…

Тоня начала. Сначала она показала трюки, вращалась колесом, прыгала кульбиты, сальто. Потом разыграла несколько весёлых сценок. Члены комиссии истерично смеялись, подкидывая новые вводные. Девушка тут же их подхватывала и, придумывая на ходу истории, импровизируя и гримасничая, играла, вовлекая в свою игру строгих экзаменаторов. Пролетело два часа, а прощаться не хотелось…

– У вас большое будущее, вы приняты… – услышала напоследок вердикт комиссии.

Беломор

Пророческие комплименты в адрес Тони сбылись. Её артистизм и физиология были востребованы и в кино, и в театре. Первый же фильм стал для неё триумфальным. Роль мальчика-подранка она исполнила безукоризненно, по крайней мере, так считали все: и критики, и обыватели, – но только не сама актриса.

Для неё эта роль обернулась истерикой, а потом затяжной депрессией…

Но эксцентричная девушка с данными Золушки необходима была режиссёрам. И Тоня заиграла. Она была нарасхват: роли миловидных девушек, сменялись пассажами мальчишек-хулиганов, героиня-красавица в одном фильме, и оторви-голова в другом. Пристрастилась к папиросам. «Беломор» стал неотъемлемой частью имиджа Тони…