Кейси Маккуистон - Красный, белый и королевский синий

На следующий день Оскар, послав Алексу взгляд «следуй-за-мной-и-ничего-не-говори-матери», вытаскивает сына на балкон Трумэна.

– С чертовым Рождеством, сынок, – говорит отец, ухмыляясь, и, рассмеявшись, Алекс позволяет обнять себя. От отца пахнет, как и всегда, – солью, дымом и выделанной кожей. Их мать часто жаловалась, что чувствовала себя так, словно живет в прокуренном баре.

– С Рождеством, пап, – отвечает Алекс.

Он притаскивает стул и садится, запрокинув на перила свои начищенные до блеска ботинки. Оскару Диасу нравится наслаждаться видами.

Алекс всматривается в раскинувшийся перед Белым домом заснеженный газон, в строгие линии Монумента Вашингтона, тянущегося ввысь, в зубчатые мансардные крыши здания Эйзенхауэра, которые так ненавидел Трумэн. Достав из кармана сигару, отец щелкает зажигалкой в своем старом ритуале, затем затягивается и передает сигару сыну.

– Тебя никогда не забавляла мысль о том, скольких кретинов это может вывести из себя? – спрашивает он, окинув рукой сцену: два мексиканца сидят, закинув ноги на перила балкона, где главы государств ели на завтрак круассаны.

– Постоянно забавляет.

Оскар смеется, наслаждаясь своим бесстыдством. Он адреналиновый наркоман: альпинизм, дайвинг в пещерах, постоянное желание вывести из себя мать Алекса. Проще говоря, любит играть со смертью. Совсем по-другому он подходит к работе – методично и точно, и иначе к воспитанию детей – бесстрастно и потакая любым капризам.

С тех пор как Оскар начал проводить большую часть года в Вашингтоне, Алексу удавалось видеться с отцом чаще, чем это бывало в старшей школе. Во время самых напряженных сессий конгресса каждую неделю они – лишь он, Алекс и Рафаэль Луна – пили пиво и болтали о всякой ерунде. Кроме того, такая близость способствовала тому, что родители перестали уничтожать друг друга и стали проводить Рождество вместе, а не по отдельности.

В череде дней Алекс порой замечает на какую-то долю мгновения, что скучает по тем моментам, когда все они собирались под одной крышей.

Отец всегда был поваром в семье. Детство Алекса было пропитано запахами тушеных перцев с луком, томленного в чугунной кастрюльке мяса и кукурузных лепешек, манящих из кухни. Он помнит, как мать ругалась и смеялась, открывая духовку в надежде найти там запретную пиццу, а обнаруживала лишь кучи кастрюль и сковородок, или когда в поисках масленки в холодильнике находила ее, заполненную домашним зеленым соусом. В той кухне было много смеха, много хорошей еды, домашних заданий за кухонным столом и громкой музыки, сопровождаемой толпами гостей.

Все это сменилось криками, за которыми пришла тишина. Алекс и Джун превратились в подростков, оба родителя которых стали членами конгресса. Став президентом студсовета, вторым капитаном команды по лакроссу, королем выпускного бала и отличником с наивысшим баллом, Алекс перестал беспокоиться по этому поводу, потому что у него попросту не было на это времени.

Тем не менее его отец провел здесь без инцидентов уже три дня, и однажды Алекс застал его на кухне с парой поваров, смеющимся и бросающим перцы в кастрюльку. Иногда ему хочется, чтобы такие моменты случались чаще.

Захра отправляется на Рождество в Новый Орлеан к семье – лишь по настоянию президента и по той причине, что Эми, ее сестра, родила ребенка и грозится прикончить Захру, если та не привезет ползунки, которые для него связала. Все это означает, что рождественский ужин состоится в сочельник, чтобы Захра не смогла его пропустить.

Сколько бы дней и ночей Захра ни проклинала всю их семью, она все равно ее часть.

– С Рождеством, Зи! – весело поздравляет Алекс, выйдя в коридор из обеденной комнаты.

На Захре красный облегающий свитер с воротником, у Алекса же свитер покрыт ярко-зеленой мишурой. Парень улыбается и нажимает кнопку внутри рукава. Из динамика под мышкой играет рождественская песня O Christmas Tree.

– Жду не дождусь, когда смогу отдохнуть от тебя хоть пару дней, – говорит она, но в ее голосе слышится ласка.

Ужин в этом году скромный – родители отца отправились в отпуск, поэтому стол, сверкающий белизной и золотом, накрыт на шестерых. Разговор протекает настолько спокойно, что Алекс почти забывает, что так было не всегда.

До тех пор, пока речь не заходит о выборах.

– Я тут подумал, – начинает Оскар, осторожно разрезая кусок филе на тарелке, – в этот раз я могу поучаствовать в твоей кампании.

На другой стороне стола Эллен опускает вилку на стол.

– Что ты можешь?

– Ты знаешь, – пожимает он плечами, прожевывая свой кусок. – Выступать на публике, составлять речи для выступлений. Быть твоим подручным.

– Ты шутишь?

Оскар с глухим стуком опускает вилку и нож на покрытый скатертью стол. О, черт. Алекс бросает взгляд на сестру.

– Ты действительно считаешь, что это настолько плохая идея? – спрашивает Оскар.

– Оскар, мы проходили через это в прошлый раз, – отвечает Эллен. Тон ее моментально становится ледяным. – Народ не любит женщин, но ему нравятся жены и матери. Они любят семьи . Последнее, что мне нужно, – напоминать избирателям о своем разводе, повсюду таская за собой бывшего мужа.

Он мрачно смеется.

– Значит, ты будешь притворяться, что он отец твоих детей?

– Оскар, – вмешивается Лео, – ты же знаешь, что я никогда…

– Ты упускаешь главное , – прерывает его Эллен.

– Это могло бы повысить твой рейтинг одобрения, – говорит он. – Мой сейчас очень высок, Эл. Выше, чем у тебя за все время пребывания в Белом доме.

– Приехали, – шепчет Алекс Лео, сидящему рядом с нейтрально-вежливым выражением лица.

– Достаточно цифр, Оскар! О’кей? – Эллен почти переходит на крик, опустив ладони плашмя на стол. – Согласно данным, мне хуже удается наладить контакт с избирателями, когда я напоминаю им о своем разводе!

– Люди знают о твоем разводе!

– У Алекса высокие рейтинги! – кричит она, и Алекс с сестрой вздрагивают. – У Джун высокие рейтинги!

– Они тут ни при чем !

– Иди к черту, я и без тебя это знаю, – шипит она. – Я никогда не утверждала обратного.

– Хочешь сказать, что не используешь их для своей кампании?

– Как ты смеешь? Тебя совесть не мучает, когда ты демонстрируешь их, словно зверушек, каждые выборы! – говорит Эллен, взмахивая рукой. – Возможно, будь они просто Клермонтами, тебе бы так не повезло. Безусловно, так было бы гораздо проще, ведь именно под этой фамилией все их знают.

– Никто не пользуется нашими именами! – кричит Джун, вскочив на ноги.

– Джун , – произносит Эллен.

Отец продолжает давить:

– Я пытаюсь помочь тебе, Эллен.

– Мне не нужна твоя помощь, чтобы выиграть на этих выборах, Оскар! – заявляет она, хлопнув ладонью по столу с такой силой, что тарелки задрожали. – Я не нуждалась в ней, когда была в конгрессе, не нуждалась, когда стала президентом в первый раз, и не нуждаюсь сейчас!