Владимир Шпаков - Пленники Амальгамы

© В. Шпаков, 2021

© ИД «Городец», 2021

Каждое утро он завешивает зеркала. Начинает с гостиной, где высится антикварное зеркало, упирающееся в потолок резным вензелем: ставит стремянку, накидывает на вензель одеяло и тщательно запихивает края за деревянный оклад. Стремянка подрагивает и поскрипывает, с трудом удерживая массивное тело, закутанное в засаленный махровый халат. Тяжко дыша, он слезает вниз, чтобы направиться в прихожую, где использует старую скатерть с бахромой (благо зеркало поменьше); в ванной достаточно полотенца. Еще одно зеркало – в его комнате, точнее, в норе , в смрадном логове, где он отлеживается после церемонии завешивания, – закрыто давно и навсегда. Отражающие поверхности его то ли бесят, то ли пугают, но, как только из норы доносится храп, я сдергиваю покрывала. Прятать их бессмысленно – утром все равно будет тупо и методично шарить по квартире и таки разыщет, чтобы опять завесить плоскости, где отражается небритая физиономия и потухшие глаза. И все же я делаю это в желании избавиться от ощущения, что в доме покойник. Или покойник впрямь есть? Тот, кто отлеживается в логове, чья физиономия покрыта щетиной, а глаза потухли – не походит на живого. Он забывает чистить зубы, может неделю не мыться и месяц не выходить из квартиры. Разве что вылезет на балкон, обычно в дождь, где может стоять часами, чтобы насквозь промокнуть. Живой наверняка бы продрог, подхватил воспаление легких и уехал бы в реанимобиле; а этому хоть бы хны! Прошлепает в логово, оставляя мокрые следы на полу, завернется в грязный плед и сидит, уставившись в стену. Через приоткрытую дверь видно, что лицо бесстрастно, оно похоже на маску языческого божества. Лишь иногда по лицу пробежит судорога, появится гримаса – и опять пугающая неподвижность сфинкса.

– Не понимаю – зачем?!

Это уже я срываюсь, не в силах терпеть абсурд. Пауза, затем звучит ответ:

– Не хочу, чтобы за мной наблюдали.

– Кто за тобой наблюдает?!

– Они. Их мир не похож на наш, и мы для них… Ну, что-то вроде зверинца. Точнее, альтернативной вселенной.

– Какой, к черту, вселенной?!

– Наша вселенная для них – средоточие кошмаров. Наш мир – это их ад. А мы исчадия ада!

То есть когда сфинкс оживает – хорошего тоже мало. Лучше бы покойник помалкивал в тряпочку, оставив фантазмы при себе; но, если его прорвет, как говорится, тушите свет.

– Они не относятся к нам всерьез, не переживай! Мы же не относимся всерьез к фильмам про зомби, правильно? Но чем-то мы любопытны, поэтому через зеркала за нами подсматривают.

– Ты их тоже видишь?!

– Их нельзя увидеть. Можно почувствовать. Вы тупые, ничего не чувствуете, но это ваши проблемы.

В интонации сквозит усталость, дескать, какой смысл объяснять вам, непосвященным, рожденным не летать – ползать?! И я сдаюсь. Можно спорить, сыпать аргументами и носиться со своей безупречной логикой как дурак с писаной торбой, но что толку? Чем убедительнее возражения, тем хуже. Что-то начинает сдвигаться в этой голове, когда загоняешь оппонента в угол, исходя из благого намерения: вернуть здравомыслие. Или поделиться своим здравомыслием? В любом случае следует срыв, предваряемый мучительной мимикой, будто ему в одно место раскаленный шомпол вгоняют. А потом такое выползает…

Он воюет с монстрами в телевизоре, утверждая, что это неживые существа. Они, мол, состоят не из плоти и крови, а из пикселей, по большому счету – это электронные фантомы. И то и дело норовит швырнуть в очередного монстра (обычно – в смазливую дикторшу) тапку либо что потяжелее. Итог – перемещение «зомбоящика» на антресоль, подальше от предметов, способных размозжить кинескоп. А еще раньше он представлял себя пассажиром самолета, которому суждено вот-вот врезаться в скалу. Типа вся наша пятиэтажка со всеми своими насельниками есть турбореактивный летательный аппарат, в чьих двигателях топливо на исходе. А внизу горная гряда! Гул двигателей помаленьку затихает, то бишь керосина – йок, и три сотни пассажиров через считаные секунды отправятся в мир иной. Я пытался шутить (хотя какие тут, на хрен, шутки?!), мол, скопом помирать не страшно! А он кричал: «Страшно!» – и, как рекомендуют бортпроводники, сгибался пополам и закрывал голову руками…

На этом фоне завешивание зеркал – детская забава, гораздо мучительнее прислушиваться к звукам из его комнаты. Мерный скрип паркета не пугает, значит, ходит из угла в угол. Но ближе к вечеру скрип стихает, и я замираю. Дальнейшее непредсказуемо, как игра в «русскую рулетку». Может стук в стену послышаться, и тут поди догадайся – ногой стучит или головой? Может что-то со звоном разбиться, хотя, по идее, биться нечему: стеклянные предметы либо расколошмачены, либо убраны от греха подальше. А самое ужасное – его ор. Начинается с тонкой ноты, вроде как кто-то тянет долгое «И-и-и…», чтобы затем обрести нужные децибелы и резко взмыть утробно-хриплым «А-а-а!» На пике вопля мое сердце колотится так, что готово пробить грудную клетку. Внезапно звук обрывается, наступает звенящая тишина, а дальше опять «рулетка», потому что реакция живущих слева-справа (выше-ниже) непредсказуема. Могут стучать по батарее, могут звонить в дверь или, перевесившись с балкона сверху, кричать: «Вы что, с ума посходили?!»

Насчет лежащего за стенкой – абсолютно в точку, но и тот, кто слушает ор с колотящимся сердцем, непохож на умственно полноценного. Соседей не должно быть, мы совершенно одни, в радиусе парсека разумных существ вообще нет! Этакое полное одиночество во Вселенной, когда заброшенные на окраину Галактики не имеют шансов вернуться в обитаемый космос; а те, кто кричат, – и впрямь электронные фантомы или, если угодно, голограммы!

Так вот: разве подобные мысли свидетельствуют об умственном здоровье? Вряд ли. Поэтому распаленный мозг, спасая себя от перегрева, в финале этого гранд-макабра тоже начинает вопить: «Когда же ты отключишься, черт побери?!» Мозг знает: внутренняя «батарейка» живущего за стеной имеет ограниченный заряд, после выплеска неизбежна отключка.

Статус-кво восстанавливается (хотя бы отчасти) во время сна. Неспокойного, с бормотанием, криками и проклятиями непонятно в чей адрес. И все же это отдушина, возможность расслабиться, ненадолго вернуться из макабрического – в нормальный мир. Входя в нору , не включаю люстру (не дай бог разбудишь!), просто отдергиваю шторы, чтобы впустить свет заоконного фонаря.