Владимир Губский - Остров на болоте

Он вытер рукавом вспотевший лоб. Щёки его наполнились румянцем, какой обычно бывает на морозе у девок. Колька шмыгнул носом и почесал для умственности затылок.

– А где взять-то?

– Сходи-ка в четвёртую к дяде Саше, – сказал отец, кивая головой в сторону коридора. – Он приёмники чинит, у него должна быть.

Через пять минут Колька принёс круглую железную баночку из-под зубного порошка, в которой среди капель припоя лежал кусочек коричневой смолы. Дядя Гриша, как заправский мастер, взял смолу и, закусив набок язык, стал усердно натирать скользкие бока бутылки. После этого процесс перепиливания повторился, только верёвка стала нагреваться, скрипеть и быстро перетираться. Вновь и вновь пильщики обматывали неподдающуюся бутылку верёвкой, вновь натирали смолой уже саму верёвку, пока, вконец измотавшись, не оставили свою затею. Серёжа всё это время неотрывно наблюдал за происходящим, ожидая чуда, но оно не случилось. Поначалу он ещё думал, что дядя Гриша знал какой-то секрет, который не был известен ему, и ожидал его разгадки, но, видя, что ничего у дяди Гриши не получается, понял, что зря потерял время.

– Всё, Колька, – были последние слова дяди Гриши, – бросаем это дело – ничего не выходит, – и, покачав глубокомысленно головой, добавил. – Что-то мы не так делали…

Разочарованный Серёжа покинул комнату и снова оказался на улице, где и оставался до тех пор, пока его мать и бабушка, закончив со студнем, не поспешили на пятичасовой поезд, которым вернулись в Полуднево.

На исходе было лето. Отдыхающих на Купалке убавилось – только редкие парочки прогуливались по зелёным берегам и сидели на скамейках. На карьерных островах давно покинули свои гнёзда опушившиеся белыми перьями молодые чайки. Они резвились в небе, оглашая округу пронзительным криком. Заполненные водой и рыбой карьеры на многие километры протянулись на северо-восток и на юго-запад от посёлка.

Карьеры были рукотворными. Появились они в результате размывания гидромониторами слоя торфа и откачки получившейся гидромассы на карты – большие, квадратной формы поля, обвалованные бортиками. После подсыхания торфяной жижи на её гладкую поверхность запускались трактора-болотоходы, которые своими метровыми гусеницами нарезали торфяное тесто на брикеты. А дальше начинался ручной женский труд. Тысячи молодых «торфушек» в подвязанных к шеям высоких брезентовых бахилах целыми днями, как стаи ворон, копошились на торфяных полях, перекладывая, просушивая и укладывая в высокие скирды готовый торф. А на месте размытой торфяной залежи оставались лежать на песке огромные груды промытых и обглоданных временем древних корней – фантастическая картина…

В августе из Черниговки в гости к отцу приехал брат Анатолий со своей женой Любой и детьми – Юрой и Таней. Юра был на год старше Серёжи, а Таня на три года моложе. Теперь у Серёжи появился дружок-напарник, с которым можно было гулять где угодно, и даже там, где раньше было нельзя. Первым делом Серёжа показал брату Купал-ку, а вечером, когда стихли трактора, они вдвоём обошли территорию механических мастерских. На следующий день экскурсии подвергся посёлок со всеми улицами и дворами. На третий день настал черёд карьеров. Серёжа на карьерах, разумеется, бывал, но только вместе с отцом. Юра, как старший, посоветовал ничего не говорить родителям, а сходить туда по-быстрому самим. Так и сделали. С братом Серёжа чувствовал себя уверенно и спокойно.

Дорогу Серёжа помнил: от Купалки, повернув налево, идти вдоль берега широкой канавы, потом перейти по жердям поперечную канаву и повернуть направо. Дальше – канава сама приведёт к Первым карьерам. Братья прошли вдоль широкой канавы, миновали мосток и стали двигаться по узкой извилистой торфяной тропе, огибая бесчисленные кочки и торчащие из торфа щупальца древних корней. Солнце ещё припекало, и многочисленные ящерицы сновали под ногами и в зарослях болотного багульника и брусники.

Увидев застывшую в воде лягушку с поднятыми перископами глаз, Юра не сдержался и запустил в неё маленькой кривой коряжкой. Серёжа сделал то же самое, после чего они принялись сбрасывать в воду всё, что попадалось под руку. Высокие брызги и поднимаемые волны приводили их в восторг. Подобрав хорошую корягу, Серёжа изогнулся как штангист перед толчком штанги и с силой обеими руками оттолкнул от себя корягу, направляя её в воду. Он не услышал всплеска воды, не увидел, как высоко поднялись волны. Всё сразу стало темно и сыро. Через секунду он понял, что вместе с корягой лежит на дне, привязанный к ней как донная мина. Всплыть он не мог, коряга держала его, зацепившись за лямку его штанов. Он ещё не успел испугаться и делал бесполезные движения руками скорее инстинктивно, чем осмысленно. Сколько времени продолжалось это барахтанье под водой, он не помнил, только почувствовал в какой-то момент, как что-то тычется ему в бок. Потом это что-то зацепилось за него и потянуло наверх.

Очнулся Серёжа уже на тропинке. Когда он открыл глаза и немного осмотрелся, то понял, что нырнул в канаву вслед за корягой, которая утащила его за собой, и что из воды его вытащила неожиданно возникшая бабушка, случайно оказавшаяся рядом. Это её клюшка тыкалась ему в бок. Серёжа до конца ещё не осознал, что был на секунду от смерти, и потому не почувствовал большой радости от того, что остался жив. Его больше беспокоило то, что мать будет сильно ругаться, когда узнает, что он без разрешения ушёл на карьеры.

Он не задавался вопросом: откуда взялась эта незнакомая бабушка? Просто не знал, что с того самого момента, когда его младенцем окрестили в православном храме, Господь послал ему ангела-хранителя, который всегда был с ним рядом и в нужный момент спас ему жизнь. Пока Серёжа с братом шли и кидали в воду коряги, они никакой бабушки не видали… И вдруг она появилась – сама собою…

А ангел-хранитель в образе неизвестной бабули, молча постояв и убедившись, что всё в порядке, так же незаметно исчез, как и появился.

До карьеров было – рукой подать, но теперь туда идти не хотелось, и братья повернули к дому. По дороге на ветерке вода со штанов стекла, но одежда ещё оставалась мокрой. Зайдя во двор дома, братья прошли к сараю, где, катаясь на качелях, оставались до тех пор, пока Серёжины штаны и рубашка не просохли окончательно.

Дома в общей суете никто ничего не заметил, и происшествие удалось скрыть. Тётя Люба напекла блинов, и после приключений на болоте казалось, что ничего нет лучше на свете, чем есть горячие блины, макая их в сметану и запивая молоком. Недавнее приключение с корягой забылось и вспоминалось уже через много лет, как забавный эпизод детства.

За своим новым самосвалом отец Серёжи был послан на автозавод в Москву, откуда пригнал в посёлок новенький, сверкающий свежей краской ЗИЛ. До этого отец окончил дополнительные водительские курсы и получил водительские права первого класса. На рубеже шестидесятых, когда легковой автомобиль не был даже мечтой, главным средством передвижения на посёлке были грузовики и мотоциклы. Водители грузовиков были известны всей детворе, как первые космонавты. Их знали по именам. «Дядя Валера! Прокати!»– кричали мальчишки, завидев знакомый самосвал, за рулём которого сидел Серёжин отец. Дядю Валеру любили, он редко отказывал покатать ребят, только, если куда спешил по работе. Сажал и в кабину, и в кузов, и делал круг по посёлку. Серёжа часто ездил с отцом даже в рейсы, если это было не очень далеко: например, в песчаный карьер. Там отец подгонял свой самосвал под экскаватор, пересаживался в кабину последнего и сам загружался песком.