Виктор Минаков - В смутное время. Рассказы и фельетоны (1984—2008 гг.)

– А вы мне дайте на сегодня только освобождение, по справке, – советую ей – дело было в пятницу, – субботу и воскресенье я отлежусь, попью чего надо, может, пройдет.

– Понимаете, – говорит здесь она, – по симптомам, которые мы наблюдаем, так могут начинаться любые болезни: грипп, гастриты, колиты и даже инфекционный гепатит. У вас, вон, белки с желтоватым отливом.

– А это не от обоев? – спрашиваю: в моей комнате обои были лимонного цвета.

– Возможно, – не возражает она, и опять за свое, – а вдруг не от них?.. Надо исключить самое опасное… Сделаем так: я напишу направление в провизорное отделение, вас там быстро обследуют, возьмут анализы, установят диагноз… И вы, и я будем спокойны… Поймите меня правильно, – добавляет она, – впереди два выходных дня, и если мы допустим ошибку, подвергнем опасности ваших близких… Лучше перестраховаться, чем недостраховаться.

Я понял все правильно, только спросил:

– А я не заражусь в этой больнице? Вдруг я здоров, в смысле гепатита?

Она посмотрела на меня так укоризненно, что мне стало стыдно. Говорит по слогам:

– Вы же поступаете в про-ви-зор-но-е отделение!

Я не знал, что такое провизорное отделение, но, по ее акценту на этом слове, понял: это что-то мудрое, значительное в медицинской системе и сомневаться, действительно, глупо.

Я сказал, что согласен, и она ушла, говорит в дверях, что теперь она успокоилась.

Я стал потихоньку собираться, чтобы ехать в больницу. Пока раздумывал, в чем ехать, да чего с собой брать, в дверь позвонили.

Открываю, стоят три могучие бабы, все в синих халатах. У одной – ведро какое-то, аппаратура, как деревья опрыскивают. В квартире сразу – запах лизола, я его еще с холеры запомнил.

– Где больной? – спрашивает та, что с ведром, и командует, – быстро: постель, личные вещи больного! Самого срочно в машину!

И готовит свой аппарат к действию. Две другие двинулись в комнату.

Я уже понял, что будет дальше, руки расставил, перекрыл им дорогу, пробую объяснить:

– Погодите! Послушайте! Нет здесь никакого больного! Это недоразумение!… Посмотрите, что врач написал в направление!

Меня стараются сдвинуть, но я держусь, уперся в косяк. Тогда та, что с ведром, спрашивает:

– Вы кем работаете?

Я ответил.

– Так вот. Вы знайте свою работу, а мы знаем свою. Не мешайте нам, а то милицию вызовем!

Я им опять:

– Или вы меня выслушаете, или я вас отсюда повытолкаю! Увидите, какой я больной!

Проняло. Стали немного потише. Я им рассказываю о разговоре с врачом, а они мне свою бумагу суют. В ней четко написано – госпитализировать заразного больного. Моя фамилия, адрес.

– Ошибка! – я чуть не реву, а они стоят на своем.

Потом стали искать выход из положения. С ведром которая – она, видимо, старшая, – говорит:

– Вы сейчас спускайтесь в машину – вам все равно ехать надо, мы подвезем. А нам дайте что-нибудь из вещей, одеялку какую-нибудь, мы ее возьмем в обработку, а жена потом заберет.

Я понял – это им нужно, чтобы дело закрыть, для отчета. Предложение, вроде, разумное в такой ситуации. Теща достала им старое одеяло, и мы вместе пошли вниз.

Машина была с красным крестом, но не «Скорая помощь», не белая, а какая-то темная. Когда соседка у нас умерла, ее на такой в морг увозили.

В машине они снова – сухие, официальные. Я опять уже боюсь их, не верю, спрашиваю, туда ли меня везут, что такое провизорное отделение. «Узнаешь, – отвечают, – на месте!»

Подвезли к приемному отделению инфекционной больницы, той, что за городом, ее тогда год, как открыли. Врач там, мужчина в годах, осмотрел меня и сказал, что инфекционное заболевание маловероятно, но все же велел переодеваться в больничное. Мешок для домашних вещей мне дает и пишет направление в отделение.

– Лучше пере…, чем недо…, – повторил он слова терапевта, это у них, как я понял, в виде формулы действия. – Сейчас, – говорит, – вспышка болезни Боткина. Чем раньше ее обнаружишь, тем лучше.

– А когда установят точный диагноз? – спрашиваю его.

– В течение недели. Дней через пять – семь все будет ясно.

Вот те раз, думаю, вот так быстренько! На мои опасенческие вопросы врач ответил:

– Заражение здесь исключено: мойте почаще руки, а где поместить – решат в отделении.

– Если мытье рук – гарантия от инфекций, – говорю я, – можете отпускать меня сразу! Не было случая, чтобы я позабыл вымыть руки.

– Надо остаться, – не соглашается он. – Если вас сюда привезли с подозрением, кто же возьмет ответственность на себя отпустить без проверки?

Ничего не скажешь – логично.

Он позвал мужика – санитара и велел отвести меня в отделение.

– Ну, Семин! Ну, ты – воще! – воскликнул здесь Петин. – Тебя, как безвольного, прямо к яме толкают!

– И столкнут! Я чувствую! – подхватил эту мысль Николай Васильевич. – Как сговорились!.. Я часто думаю: нет ли здесь умысла? Да нет, не должно: и врачи разные, и клиники… Да и причины, кажется, нет – никому ни разу плохого не делал. Глупо усматривать преднамеренность, а все же… Что-то все-таки есть…

– Есть то, что все мы везде одинаковы, – вмешался снабженец, – оттрубил кое-как свое рабочее время и – баста! Везде сейчас так! Зарплата идет за присутствие на работе, а не за работу!.. Ну, ладно. Дальше, что было? Рассказывай!..

– А дальше так… Пошел я, значит, с мужиком в отделение. Это в этом же здании, на втором этаже. Он передал меня дежурной сестре, врачей уже не было – вечер; она посмотрела в какие-то записи и говорит мне: «Пошли в седьмой бокс». Пошли. В коридоре – ни человечка, на дверях снаружи задвижки, как в тюрьмах. Она одну отворила, и мы вошли в комнату. Меня сразу поразил запах – спертый, вонючий. Окна все позаклеены – уже к зиме приготовились.

В комнате – четверо пацанов. Играют за столом в карты. Стол не нормальный – низкий, широкий, похож на топчан. С краю под ним – банки с мочой и калом: для анализов, вероятно, только почему вечером?.. В этой же комнате, почти в центре, был унитаз, рядом – умывальная раковина, за ней – снова топчан и раздвижная ширма – это, как я потом уже понял, – для клизм.

Картежники были голы до пояса, и все – как из бронзы отлиты.

Сестра ведет меня дальше – там еще одна комната, на восемь кроватей. В ней – трое ребят. Двое, тоже бронзовых, сидят на кроватях и чего-то жуют. Третий – спит под не свежей простынкой.

Сестра показала мне на кровать, буркнула: «Располагайся» и ушла. Я слышал, как на двери лязгнула задвижка. Все быстро так обернулось, я только спросил: «Почему запирают?» Сейчас понимаю – смешно!

– А как же, – отвечает мне с кровати один, – чтобы не выскочили. Инфекция.

Быстро порасспросив ребят, я понял, что попал не в какое-то там провизорное отделение, а в самую гущу заразы, в палату с самыми настоящими гепатитщиками. Они – школьники. Работали, как сейчас мы, – в колхозе, и заразились – пили сырую воду.