Олег Андреев - Спасатели тонут тоже

На лихтере, как оказалось, был экипаж: шкипер и два матроса, которые шли с нами в море. Правда, мне было не совсем понятно, как согреваются они на барже, чем питаются, есть ли вода для мытья.

Боцман Фёдор работал несколько лет на подобных плавучих средствах, поэтому охотно рассказал мне, что там всё продумано. Моряки греются угольной печью, готовят тоже на угольной плите, воду заливают в специальный танк с берега. Продукты закупают в плавмагазине. Даже можно отдать якорь на рейде, но выбирать его потом придётся вручную лебёдкой.

К вечеру прибыли пограничники, выставили оцепление на судне и барже. Отныне никто не имел права покидать плавсредства, никто не мог войти на них беспрепятственно.

Затем прибыла комиссия из таможенной службы и портовых властей, началось оформление открытия границы для моряков буксира и лихтера.

Через полчаса все закончилось, чиновники покинули борт судна. Сразу же капитан объявил по трансляции отход.

Матросы вышли к предписанным по этому поводу уставом службы местам. Команда отдала швартовые, закрепила их на штатных барабанах.

Буксир дал малый ход и потянул за собой лихтер. Под присмотром лоцмана караван вытянулся в морской канал, увеличил ход и направился к городу Кронштадт на острове Котлин, шли по любимому обычному месту плавания морского дореволюционного министра маркиза Жана Батиста де Траверса, который не предпочитал уходить на судах дальше. С тех пор восточная часть Финского залива получила название Маркизова лужа.

Сразу за ней открылись морские просторы Финского залива, пограничный катер снял лоцмана, и дальше управление судном принял вахтенный штурман Дмитрий. Я стоял за рулём. Капитан остался пока в рубке, но деликатно не вмешивался в действия своего молодого помощника.

Курс проходил мимо островов: Сескар, Мощный, Гогланд, справа огнями городов приветствовала, как мне казалось, Финляндия, слева подмигивала нам маяками Эстония. Я жадно впитывал все названия городов, заливов и бухт.

Так началось моё первое плавание на этом морском буксире.

Я крутил туда-сюда небольшое деревянное колесо с отполированными руками рогами. Небольшая волна в правую скулу буксира сбивала с курса, поэтому приходилось внимательно всматриваться в картушку магнитного компаса, предугадывая очередной «рыск» судна, и мечтать о современном автопилоте.

Белая ночь позволяла видеть прекрасно море. Я поглядывал за окно из рубки, замечая проблески маяков с островов на пути, пытался определить по их частоте название. Мне было очень скучно крутить колесо управления рулём четыре часа, поэтому развлекался тем, что придумывал разные истории, давал своим героям имена и наделял характерами. Это позволяло более-менее сгладить монотонность рулевой службы. Но я больше всего любил, когда вахтенный штурман сам становился к штурвалу и отправлял меня на помощь матросам. После выхода в море обычно мыли судно из брандспойта, терли переборки щётками с мыльной водой.

В компании молодых мужчин дело шло с шутками, прибаутками. Задорный смех накрывал буксир от клотика до киля. В таких работах любил участвовать и замполит Борис Владимирович. Он работал наравне с нами и смеялся от души над нашими анекдотами.

Мы понимали, что поэт наверняка опишет свои впечатление в очередном произведении, поэтому старались вовсю, травили морские истории, словно, как поётся в известной песне, в ожидании пьянки извертевшись на пупе.

Экипаж за переход до порта Мальмё, как говорится, притёрся и сдружился. Люди понимали, что специфика работы не позволяет замечать недостатки в характерах коллег, иначе безопасность плавания окажется под вопросом их-за частых скандалов и острых склок.

Рыжий весельчак Боря попытался прощупать курсантов, как говорится, на вшивость, когда стал предлагать Владимиру сточить заусенцы на кнехте, а мне помочь ему разогнать туман шваброй. Мы были уже не новички в морском деле, совсем не салаги, поэтому я отклонил его просьбу и спросил:

– Знаешь, как на флоте повара называются?

– Как? – хмыкнул недоверчиво Борис.

– Не как, а кок! – засмеялся я.

Замполит всё слышал, поэтому тоже посмеялся над кочегаром вместе с нами и рассказал новый анекдот сам:

– Идёт пьяный моряк. Бескозырку задом наперед надел, ленточки на лицо свисают.

Идёт, ленточки руками всё время раздвигает и говорит:

– Когда же эти камыши кончатся?!

Мы схватились за животы. Замполит нравился нам явно.

Я решил блеснуть тоже, вспомнил анекдот, как молодой матрос поймал золотую рыбку.

Та просит:

– Отпусти, братишка! Я выполняю любое желание!

– Ну тогда выполни первое желание капитана, когда он утром выйдет на палубу.

Капитан утром выходит, потягивается и говорит:

– Ну и погодка! Якорь мне в задницу!

Худо-бедно, но при крейсерском ходе в восемь-девять узлов, буксир за неделю «дочапал» до большого шведского острова Готланд, когда получили штормовое предупреждение. Небо стремительно темнело и вскоре выглядело свинцово-чёрным. Для нашего «Норильчанина» волна в восемь баллов не страшна, но лихтер с шапкой брёвен на трюме не перенёс бы её.

Капитан со старпомом решили уйти в ближайший залив, чтобы переждать, укрываясь за островом.

Без всяких приключений буксир стал там на якорь.

Ветер усилился через пару часов и яростно свистел в снастях мачты.

Команда любила такие стоянки. Во-первых, капала валюта за каждый день нахождения за кордоном. Во-вторых, штурмана и механики могли находиться в каютах, поэтому вахтенные мотористы, кочегары и матросы чувствовали себя свободно и не особенно фанатично исполняли свои обязанности.

В кают-компании радист Михаил крутил фильмы. Команда развлекалась, как могла.

Моя вечерняя вахта не позволяла мне смотреть киноленты, но я не особенно переживал по этому поводу и охотно отправлялся в рубку, где должен был посматривать за обстановкой вокруг судна.

Дмитрий Савельевич корректировал карты для перехода после Мальмё в польский порт Гданьск. Он поручил мне замерить силу ветра и его направление.

В конце мая было очень тепло. Я, прихватив анемометр и секундомер, направился со шлюпочной палубы на рубку по вертикальному трапу.

Ветер был очень сильный, но я не обращал внимания на него. Шведский большой остров прикрывал залив, поэтому волна была небольшая и буксир лишь слегка покачивался на ней.

Забравшись на крышу рубки, я, повернувшись лицом навстречу беснующемуся ветру, вытянул обе руки вверх. В одной – закрутились сферы анемометра, определяя силу, в другой – отсчитывал время секундомер. Через минуту нужно было остановить оба прибора, но я не успел сделать это. Потому что налетел сильный порыв ветра и моментально через ворот рубашки забрался внутрь неё. Льняная рубаха раздулась, как воздушный шар. Затем пуговицы не выдержали и вырвались из петель. Рубашка стала, как парус, и меня неконтролируемый воздушный поток отбросил назад, сшиб с ног. Я покатился к кромке крыши. В последний момент я успел ухватиться за вентиляционный грибок.