Вячеслав Киктенко - Грустный перечень моих убийств

Поначалу-то ничего, поначалу насос мягко подымался и, смазанный, плавно

входил в поршневой паз, даря радостное ощущение податливой тяжести,

размеренности, лада.

Но раз за разом, в ритмичном нагнетании, давление всё растёт, примус

гудит, поухивает, в жёлтую лавину огня вплетаются голубоватые струйки… они все гуще и гуще; вот уже ровное голубое пламя темнеет, наливаясь как грозовая туча и, точно разрешаясь от бремени, прозрачневеет, проясняется.

Вот уже сухие, жёсткого накала голубоватые вихри с шипением выползают на свет и вытесняют вяловатые охвостья добродушных огоньков. Это уже не струйки, это клешни – колючие, беспощадные, целенаправленные. Им надо действовать, раскалять сковородки, чайники, кастрюли. Им не до лирики.

Время – деньги, температура – страсть, предельный накал – цель!..

Но руки-то, бабушка, я ведь всё понимаю, им не под силу борьба со стихией…

Ах, какая жалость, какая жалость, бабушка!..

Не было у нас примуса.

Ну, разве можно сравнить все те дворовые представления со зрелищем, от

которого я не мог оторваться, вознесённый нездешним сиянием? Откуда меня,

пристывшего к ступенькам чужого подъезда возвращали на землю чьи-нибудь «хозяйские» слова:

– А ты чего тут забыл?

– Коляна жду.

– А чего ждать? Дома он.

Дома так дома. Ничего не остается, как только шмыгнуть в обитую клеенкой

дверь, спотыкаясь о ящики и велосипеды общей прихожей, освещённой

подслеповатой лампочкой. Попав из потёмок в Колькину клетушку, сразу не могу освоиться, жмурюсь от резко хлынувшего из окна света.

Нехитрая, стандартная по тем временам обстановка. У стены

дермантиновый диван с высокой деревянной спинкой, в которую неизвестно зачем вправлено узкое прямоугольное зеркальце, давно потускневшее и потрескавшееся.

У стены, напротив, простенькая железная койка с облупившейся краской, с шариками наверху спинки. Посреди комнаты круглый деревянный стол под полосатой

клеёнкой, поверх которой – лоскутная салфетка. Фанерный буфет со стопками

тарелок и горками чашек в застеклённом отделении. Тяжелая кадушка с неизменным фикусом под окошком. Семейные фотографии на стене, и непременный, вечно вещающий чёрный репродуктор. Над столом, почти задевая бахромой чайники, навис зеленый абажур…

Самого закадычного друга, Коляна, скрючившегося в неудобной позе на полу, под этим столом, не сразу и нахожу. Он занят разбором старого будильника. Из десятков колес, пружинок, втулок, натасканных отовсюду, дружок намеревался соорудить заводной автомобиль наподобие такого, как у соседского Борьки.

Борьке-то автомобиль привез отец из самой Москвы!

Автомобиль – предмет зависти двора. Еще бы! Пружинящий шнур с коробкой управления позволял ему, сверкавшему чёрным лаком «Зису», катить на мягких шинах во всех направлениях, развивать любую скорость, натыкаясь легированным буфером на препятствия и плавно их обходя. Шикарная микромодель правительственного лимузина.

Что говорить, мечта, а не игрушка…

И вот, Колян вообразил переплюнуть Борькино диво, создать из обломков и всякой рухляди свое детище, которое… несмотря на все старания, никак не работало. Он таскал со свалок, из куч металлолома старые часы, граммофоны, репродукторы, но…

Всё вертящееся, добросовестно смазанное, пригнанное Колькой вроде бы по тому, заводскому образцу, наотрез отказывалось работать в новом режиме. Ничего не получалось, хоть лопни!

За этим занятием в последе время я обычно заставал Коляна…

Но если вдруг, громыхая и дребезжа, во двор въезжала телега Китайца, мы немедленно бросали всё и бежали, на ходу собирая из зарослей полыни бутылки, загодя собранные по городским скверам. Неслись на великое торжище!

Китаец не только скупал стеклотару. С уморительным акцентом, крикливый и тщедушный, он вёл с нами торги, заключал, как теперь бы сказали, бартерные сделки!

В его деревянной телеге, запряжённой вислоухой пегой лошадкой, стоял волшебный сундучок, обитый железом, запертый на висячий замок.

Поначалу Китаец скупал бутылки у взрослых – со скидкой в две-три копейки за сервис, им доставленный жителям дома. Сдавать стеклотару в ларёк хоть и не очень великий труд, а всё лишние хлопоты, трата времени в очереди…

А потом наступал наш час.

Ключиком, висящим на цепочке у пояса, Китаец отмыкал заветный сундучок, и начинал демонстрацию. Узкие, желтовато поблескивающие глазки на сморщенном, как печёная картошка личике, суживались ещё сильнее – это были уже две крохотные лукавые щелочки. Встряхивая короткой седенькой косичкой, он вздымал над нами поочерёдно свои драгоценности, и тут же определял их стартовую цену:

– Тири бутилька!..

– Сесь бутилька!..

– Осемь бутилька!..

Чего тут только не было! —

Расписные глиняные свистульки в виде зверушек и птиц.

Лоскутные куколки для девчонок.

Целлулоидные шарики, чем-то утяжелённые изнутри, обёрнутые фольгой и перекрещенные двумя цветными полосками. В одно из перекрестий крепилась резинка, шарик становился в руке живым, послушным существом. При лёгком покачивании вверх-вниз, постепенно достигал земли и, спружиня, взмывал уже над головой – весёлый полосатый тигрёнок.

А если, вытянув руку, закружиться на месте – всё сильнее,

сильнее, сильнее – шарик мог изобразить в воздухе окружность диаметром до

трех, до пяти метров!..

Но самым дорогим сокровищем, стоившим не три и не восемь бутылок, а, пожалуй, целую дюжину, да и то при удачной торговле, был калейдоскоп – картонная трубка, оклеенная плотной бумагой с диковинными китайскими узорами. С обоих концов трубка была запечатана простыми стеклами, а там, между ними, таинственным образом – при малейшем повороте трубки – вершилось оптическое чудо!

Легко погромыхивали разноцветные осколки, перекатывались там, внутри,

передислоцировались меж собой, но световой луч всё равно собирал их в фокус, да так, что корявые осколочки при просмотре калейдоскопа на свет сливались в новый, никогда не повторяющийся, но всегда симметрично лучащийся узор…

Одного только не было в том сундучке – игрушечного примуса.

А ведь я подозревал, что были такие!

***

…новость мгновенно облетела двор:

В подвал, точнее в цокольный этаж под домом, вселяют новых жильцов. Подвал этот глухим лабиринтом протянулся под всем зданием. Когда-то здесь размещались купеческие склады. Узкая лестница, чуть вбок от парадной, вела под сводчатую арку к серокаменной площадке-прихожей. Массивная деревянная дверь, обитая полосным железом, была навечно заперта кованым ржавым засовом. А уж за эту дверь никому не удавалось проникнуть. Каких только россказней не ходило про наш подвал и его обитателей – от «Чёрной ноги» до «Синей бороды».