Аля Карамель - Гоэн

Каждый человек наполняет душу по-своему.

Один сам для себя и сосуд, и напиток (и с точки зрения «наполненности» неважно, счастлив он или нет, ведь несчастное мироощущение – это тоже дар, это тоже наполнение. Дар быть несчастным не менее ценен, чем дар быть счастливым).

Другому хорошо с самим собой, но ему необходимы люди, лишь в служении которым он ощущает полноту жизни, своего сосуда; только в духовном взаимодействии с другими он раскрывает все грани личности, сверкает, искрится.

Третий не может хоть чем-то наполнить сосуд и «побирается» у тех, кто способен. Такие люди – лишь песчинка, и жизнь их всецело зависит от того, кто рядом и что происходит вокруг. Себя они идентифицируют как отражение внешнего, и необходимый стимул для внутренней работы получают извне, перерабатывают его внутри и выдают опять во внешний мир, как бы находя подтверждение или опровержение внутренней работе. Жалки, жалки люди, внутренний мир которых пуст и безрадостен и чей путь – лишь попытка паразитировать в чужих мирах…

По мнению одной известной телеведущей, настоящий мужчина – тот, у кого в имени есть хотя бы одна буква «Р». Если верить этой небесспорной теории, муж Леры Роберт Горский был дважды «настоящим мужчиной». Они познакомились еще первокурсниками, когда Лера поступила в Московский юридический институт (вскоре переименованный в Московскую государственную юридическую академию), Роберт стал студентом всем известной Бауманки.

При первой встрече Роберт не произвёл на Леру особенного впечатления: она была убеждена, что ей не нравятся ровесники. Она помнила, как в одиннадцатом классе с подругами – разодетыми и накрашенными – уже дефилировала на встречу с взрослыми парнями, в то время как их одноклассники ещё бегали по стройке с цветными пластиковыми автоматиками и играли в войнушку. А вот пацаны постарше – другое дело. Такое впечатление у Леры сложилось ещё во время общения с игроками московского клуба «Что? Где? Когда?», а студенты-вечерники из МЮИ его только усилили. С последними Лера постоянно общалась на репетициях их институтской команды КВН. В отличие от первокурсников-дневников, вечерники были взрослыми мужчинами, часто прошедшими армию, окончившими юридический техникум и работающими по специальности. Они чётко осознавали, зачем учатся, и применяли знания на практике. Среди вечерников были и фондовые брокеры, а в начале девяностых это был просто фетиш! Все эти «спрэды» и «пипсы» звучали загадочно и будоражили воображение, и глаза Леры горели, когда ей рассказывали о принципах работы ФОРЕКС. Она поняла, что ей нравятся умные мальчики, и шутила сама с собой, мол, моя эрогенная зона – интеллект.

Случилось так, что встреча с Робертом разрушила сразу два предубеждения: «ровесники – не мужчины» и «мне нравятся юристы и финансисты».

Строго говоря, Роберт вряд ли бегал по стройке с пластиковым автоматиком. В выпускных классах он, помимо средней школы, посещал ещё физико-математическую, да участвовал во всех районных и городских олимпиадах по математике, химии, физике и Бог знает ещё по чему. До встречи с ним Лера не общалась с «технарями» настолько близко (семья не в счёт).

В общем, рядом с Лерой оказался человек одного с ней социального круга (мама Ольга Николаевна – врач-терапевт, папа Владимир Иванович – военный), интеллектуал, умница, у которого с головой всё сложилось, как надо. Её эрогенная зона откликнулась ярко и недвусмысленно.

Избранник обладал набором таких неоспоримых добродетелей, что, задним умом рассуждая об их встрече, Лера не удивлялась, чем он её заинтересовал. Он не курил, не пил – абсолютно, ни грамма, ни глотка, никогда и ни при каких обстоятельствах. Вообще-то, Лера была снисходительна к людским порокам и привычкам; её не интересовала внешняя картинка и «что скажут люди», гораздо важнее, «чтобы человек был хороший», но после отца-алкоголика такая вот трезвенность обрела в её глазах дополнительную ценность.

Отношения Роберта и Леры развивались естественно и плавно, как бы сами собой. Она не помнила, чтобы он ухаживал, соблазнял. Первый шаг – нет, крохотный шажок – сделала она. Потом он. Так они сближались, скользя друг другу навстречу; поцелуи становились всё жарче, объятия – смелее. И вот наконец Роберт прервал ход этого поступательного движения. Не в силах больше бороться с искушением в виде готовой отдаться его ласкам загорелой красавицы в летнем тонком платьице, он перешёл к решительным действиям. Что до Леры, в силу то ли неопытности, то ли влюблённости в Роберта, она не видела ни краёв, ни берегов. Вырвавшись за пределы приличий, мощное, почти животное, влечение обрушилось на Роберта и Леру всей своей силой, заполнило всё их сознание. И всё завертелось…

…Лера с Робертом не думали о свадьбе и не планировали ничего менять как минимум до конца учёбы. Из-за беременности Леры матримониальные планы пришлось пересмотреть. Летом, сразу после сессии второго курса молодые расписались, и Лера оформила в институте академический отпуск.

Мечты молодых о безмятежной жизни и помощи родителей были сурово растоптаны новыми экономическими реалиями начала девяностых. В девяносто втором Ольга Николаевна и Владимир Иванович первыми из сограждан лишились средств к существованию и оказались на грани нищеты: официальные расходы на армию и социальную сферу сократились на девяносто процентов. Повинуясь голосу из телевизора, призывающему россиян «учиться торговать», Ольга Николаевна выносила к метро зелень, яблоки и цветы с дачи. Спустя несколько лет открылись оптовые рынки, и она взяла в аренду палатку . Она занялась бытовой химией, которую брала на реализацию . Палатка представляла собой контейнер, в котором хранился товар. Задняя дверца контейнера открывалась, и с неё производилась торговля – без кассовых чеков и гарантий. Такими контейнерами были уставлены все мелкооптовые рынки Москвы и Подмосковья – вещевые и продуктовые. Владимир Иванович участвовал в бизнесе жены неохотно и по обязанности, опричь души , как она это называла. Ольга Николаевна – «ты только прикажи, и я исполню, товарищ Время!» – работала вдохновенно, а потому преуспела, раскрутилась, арендовала ещё несколько палаток и наняла продавщиц. А вот Владимир Иванович не мог смириться с тем, что из офицера превратился в «торгаша». Его патриархально-аристократическое отношение к торговле как к недостойному занятию, свойственное советскому человеку, не изменилось до конца жизни.