Евгений Мосягин - Медные пятаки правды

Я был согласен с прорабом и тешил себя надеждой на то, что может быть пойдет солдатам на пользу их недобровольная работная служба в стройбате. Хотелось бы так думать. Сколько всем еще служить, никто не знает. У меня шел третий год службы, у солдат-литовцев немного поменьше, их брали в армию, когда освобождали Прибалтику.

Федя Исаченко мировой парень. Я остался на жительство на своем старом месте на территории теперь уже не моего взвода. Хозяйственный взвод в батальоне пребывал еще в начальной стадии своего существования, и мне пришлось формировать это, с позволения сказать, подразделение. Взвод получился немногочисленным: он включил в свой состав портных, сапожников, работников пищеблока, писарей, шоферов, – всего шестнадцать душ. Это были самые недисциплинированные и амбициозные товарищи. Я со всеми познакомился, сообщил им, что они теперь являются личным составом хозяйственного взвода и что я их командир. Я честно сказал им, что совершенно не знаю, как ими командовать.

– Работайте, как и работали прежде, – заявил им я. – И помните, что за ваши хорошие дела и успехи начальство будет хвалить вас, а за всяческие безобразия и нарушения порядка, которые вы обязательно будете учинять, начальство будет спрашивать с меня.

Следует сказать, что хозяйственный взвод особых хлопот мне не доставлял.

Что же касается задания замполита о постановке на учет комсомольцев, то это дело оказалось довольно хлопотливым. Мне выдали документ на право свободного пребывания за пределами воинской части без увольнительной записки. С этой бумагой я мог ходить и ездить по Москве в любое время и в любом направлении. За несколько дней я объехал все подразделения стройбата. В результате мне, как никому из батальонного начальства, удалось получить истинное представление о положении дел в отдельно расположенных взводах и ротах батальона. Дисциплина почти везде была на самом низком уровне, порядок внутренней службы нигде не соблюдался, порой приходилось искать дневального или дежурного, порой никто не мог ответить, где находится командир взвода. Встретиться с личным составом можно было только в местах, отведенных для приема пищи, где я и мог записать фамилии комсомольцев.

За время скитания по запасным полкам и пересыльным пунктам после расформирования воинских частей солдаты отвыкли от нормальной воинской службы. В стройбате отдаленность расположения подразделений от штабного начальства батальона и попустительство собственных командиров – а это все те же сержанты – приводило не только к нарушениям служебного порядка, но и к низкому уровню выхода на работу. Я все это видел, но докладывать об этом своему начальству не стал.

«Не мое это дело, – решил я и подумал. – Вот бы товарищу капитану Филутину не сидеть бы в штабе, а проехаться по подразделениям своей части и навести там порядок, или устроить, хотя бы, занятия по строевой подготовке. Поглядел бы я, что у него из этого вышло бы».

Через некоторое время меня назначили комсоргом батальона. Комсоргов не назначают, а выбирают, но меня пока назначили. Хозвзвод остался за мной.

В одной из своих поездок по Москве я увидел на Бауманской станции метро дочь персидского шаха. Эскалатор, на котором я спускался вниз, вдруг остановился со всем народом. Мне с моего места хорошо был виден вестибюль. Стройная брюнетка во всем белом, совсем не похожая на женщин из «Тысячи и одной ночи», в сопровождении многочисленной свиты осматривала Метрополитен. Обычная европейская девушка. Охрана, журналисты, фотографы, милиция… Два поезда в разные стороны проехали, не останавливаясь. «Ну и что, что Иранская принцесса, – плебейски подумал я, – чем она отличается от других женщин и девушек? Только тем, что она дочь своего отца?».

Мне, показалось, что ей было скучно.

Когда первой роте разрешили отпустить в увольнение несколько человек, я присоединился к своим добрым знакомым Васе Кудреватых и Феде Исаченко. Вышли за проходную. Плана у нас не было. Поехали в центр, конечно, на Красную площадь. Молча, постояли напротив Спасской башни, дружно удивились необыкновенной красоте Василия Блаженного. Я рассказывал, что знал о Москве из прочитанных книг. Разумеется, посетили Мавзолей, потом зашли в музей Ленина. Несколько этажей огромного здания заполнены однообразными предметами и бумагами, лежащими в витринах за стеклом и требующими к себе повышенного внимания и почтительности. Все мы, трое сержантов, добросовестно проявляли и внимание, и почтительность, поскольку каждому из нас внушали это с самого рождения. Все, что касалось великого имени Ленина, обязывало к трепетности и поклонению. Сказать по правде, всем было скучно, но никто из нас в этом не признавался.

После этого строгого музея пошли в Зоопарк. Признаться, я ожидал большего. В тесных клетках томились животные и звери. Первое впечатление – чувство жалости. Под небом Москвы скучает по африканскому солнцу слон, в бетонном корыте лежит аллигатор и злыми глазами куда-то смотрит, в грязной воде греет свои толстые и круглые бока бегемот и недоумевает по поводу тесноты предоставленного ему жизненного пространства. Нахохлившиеся, «вскормленные на воле, орлы» сидели в тесных клетках.

Из Зоопарка я потащил своих подуставших товарищей в Третьяковскую галере. Я и прежде был знаком с русской живописью, но то, что я увидел здесь, произвело на меня оглушительное впечатление. «Когда-то я проведу в галерее несколько дней», – подумал я.

Намотавшись по городу, все притомились и день закончили в «Чайной», заведении, в котором никто никогда не пьет чаю, а все пьют только водку. Денег ни у кого, кроме Васи Кудреватого не было, и он расплатился за всех. В часть поспели к ужину.

Теперь я свободно ходил по городу. Конечно, приходилось докладывать о своих отлучках замполиту или парторгу, но служба моя стала полегче. Меня тянуло иной раз в шум и сутолоку московских улиц, к Большому театру, на Арбат, к Кремлю. Хотелось просто затеряться в толпе, куда-то идти, куда-то спешить вместе со всеми. Только вот некуда и не к кому было мне идти и спешить. У всех прохожих была цель, а у меня никакой цели не было. Я неприкаянно и бесцельно бродил по улицам.

В результате моего усердия в стройбате создалась, хотя бы пока на бумаге, комсомольская организация. Немногим более полутора сотен комсомольцев стало на учет. Провести ротные комсомольские собрания, чтобы избрать ротных комсоргов, пока не получилось. Это удалось сделать только в первой роте, проживающей в одном месте. В других ротах комсоргов пока назначили. Будут собирать членские взносы.

Однажды капитана Рысакова и меня вызвал командир батальона подполковник Гарай. Подполковник никогда не злоупотреблял своей властью и был очень спокойным, внимательным и располагающим к себе человеком. Он хорошо поговорил со мной о комсомольских делах, потом сказал: