Егор Мичурин - Чернорабочий

– А что я там буду делать?

– Тебе разве Утки не сказали? У меня работа в основном на посуде.

– Где?

– Ну, на мойке посуды. А что, есть проблемы?

– Нет-нет, все отлично, я просто не знал. – Честно говоря, мне было плевать, что делать. «Минимум» – это 18 шекелей в час, вернее, если быть точным, 17.90, в общем, нормально. Единственное, что надо бы выяснить, сколько длятся марковские смены. Но спросил я почему-то о другом. – Там кормят?

– Конечно, – удивился Марк, – а как же! Что-нибудь еще?

– Ну, э-э-э, я еще хотел спросить, всегда ли буду заниматься, то есть работать с вечера, потому что у меня ульпан и…

– Если ульпан с утра, буду давать тебе ночные смены, нет проблем, будем на связи и будем договариваться по поводу работы каждую неделю, не переживай.

– Да я не переживаю!

– Вот и хорошо, откуда тебя завтра забрать?

– Я живу напротив Таханы Мерказит.

– В Тель-Авиве, что ли?

– Ага.

– Так-так… Стой тогда на углу Левински, где вход на Тахану, я заберу тебя оттуда в пять. У меня белый «Пежо», «сапожок» такой. Кстати, обувь твоя должна быть закрытая, лучше непромокаемая, сам понимаешь. Ну, и штаны, естественно, никаких шорт.

– Хорошо, я невысокий, светлые волосы, буду в красной майке. Жду вас в пять.

– Давай, Даня. А, еще одно: хочешь выучить новое правило иврита?

– Ну, да, можно, – удивился я.

– В иврите, как и в английском, на «вы» не обращаются, есть только «ты», так что, раз уж мы в Израиле, отучайся выкать. – Марк снова рассмеялся. – Бывай, до завтра!

– До свидания!

– Бай!

И только отправившись записываться на ульпан и уже сев в автобус под номером четыре, тщательно пережевывая купленный в киоске по дороге сэндвич (разрезанный пополам багет с листьями салата, помидорами, огурцами и пастрамой – 5 шекелей!), я вспомнил, о чем предупреждали меня Утки.

Ни в коем случае не соглашаться на работу в «Макс Бреннер Герцлия».

Прежде чем перейти к продолжению пока лишь начинающейся истории Чернорабочего, нам хотелось бы перекурить. Перекуры у нас долгими никогда не бывают, так что поскорее начнем разговор, а так как в курилках беседы обычно ведутся обо всем понемногу, почему бы нам не поговорить об имени? Ведь коль скоро Чернорабочий становится для нас не просто словом, а именем собственным, с большой, заметьте, буквы «Ч», было бы неплохо разобраться, как появилось такое, прямо скажем, неблагозвучное имя в великом и могучем русском языке (и, благодаря этому, в нашем скромном повествовании).

Выяснилось, что наш Чернорабочий – явление в русском языке относительно новое. А прийти к такому выводу нам помогает аксакал среди словарей – Толковый словарь живого…, в общем, если проще, словарь Даля. В котором искомое слово просто-напросто не было обнаружено. Так же, как и слово «рабочий», одно из главных слов огромной страны на протяжении семидесяти лет. Нам остается довольствоваться отрывками из многословного (на несколько страниц!) определения первой половины искомого имени. Итак, что же Владимир Иванович сообщает нам о «черном»?

« ЧЕРНЫЙ, черного цвета, масти, самый темный, цвета сажи, противопол. белый и вообще цветной. <���…> Грязный, нечистый, замаранный. <���…> Тягловой, податной, из простонародья, черни. <���…>». Пробираясь через многочисленные примеры и однокоренные слова, попутно с удивлением узнаем, что есть, оказывается: «черная головня , болезнь, нападающая на хмель»; «черная крупка , сиб. порох, мак ружейный, в тайной продаже» (кто думал, что черные рынки – явление современное?); «черный брак , маловесные кружки на монетн. дворе, идущие в переливку»… Читать и удивляться можно почти до бесконечности, но вот мы и наткнулись на нужное нам: «черная работа , тяжелая, грубая, самая простая, где нет никакого мастерства». Определение дано. И когда мы находим нужные определения в других, более поздних, однако не менее известных источниках, все они лишь повторяют Даля, правда, уже выделив нашему Чернорабочему отдельное имя и одну-две строки. Ушаков: « ЧЕРНОРАБОЧИЙ. Рабочий без квалификации, исполняющий черную работу», Ожегов: « ЧЕРНОРАБОЧИЙ. Рабочий, используемый на физической работе, не требующей квалификации». Для очистки совести заглядываем в словарь синонимов, где натыкаемся на чуждого и неприятного нам Разнорабочего. Этот последний отглажен и прилизан, он сидит с хамоватой улыбочкой, закинув ногу на ногу, он не имеет никакого отношения к черному , а значит, нижнему во всех иерархиях, и в нем нет никакого намека на грубую и нелицеприятную сущность милого нашему сердцу Чернорабочего. Стыдно сказать, но мы откровенно радуемся, не найдя даже следа Разнорабочего у Даля и Ушакова, и лишь Ожегов подкачал, сообщив, что это «рабочий на разных подсобных работах, не требующих специальной подготовки». Ну и пусть. Нам важно другое…

В. И. Даль сказал точнее всех о сути Чернорабочего. Это он, наш новый знакомый, выглядывает из-за каждой буквы, сопровождает нас в путешествии по страницам этого рассказа и уже совсем скоро поможет нам убедиться в том, что… Простите, телефон звонит…

– Что? Ой, да, не посмотрел на часы… Да-да, уже иду!

Торопливо тушим сигареты, вскакиваем, хлопаем по карманам, проверяя, не забыли ли мы чего в курилке, и быстрыми шагами выходим. Перекур окончен.

Посещение ульпана оказалось довольно приятным. Очутившись в нужном мне месте, я с удовлетворением обнаружил красивое белое здание с зелеными лужайками перед ним. Имелись даже небольшие аллеи и скамейки, а о вездесущих пальмах и говорить не приходится. Спросив у охранника, который был русскоговорящим, куда бы мне пройти, чтобы записаться на ульпан, и получив исчерпывающий ответ, я оказался в офисе у черноволосой худой израильтянки среднего возраста. Улыбнувшись и подождав, пока я непривычно растяну губы в ответной кривой усмешке (еще редкие советские «выездные» говорили, что главное отличие «их» от «нас» – в улыбках; Союз рухнул, отличие осталось), представилась. Выяснилось, что ее зовут Авива и она, как секретарь (если я правильно понял это слово) ульпана, сейчас проведет со мной тестирование, чтобы выяснить, какой у меня уровень иврита и в какую группу меня определят. Предложила отвести к русскоязычному секретарю, от чего я, естественно, отказался. Авива говорила медленно и четко, стараясь, чтобы ее слова были поняты мной точно, просила переспрашивать в случае чего, и параллельно вносила какие-то данные в компьютер, сверяясь с моими паспортом и ваучером на ульпан, которые я, по наущению охранника, положил перед ней на стол в самом начале нашей беседы. Хотя последнюю вполне можно было назвать монологом, изредка перемежаемым моим мычанием. Закончив клацать по клавишам и снова улыбнувшись, Авива сказала, чтобы я шел за ней, и углубилась в лабиринт коридоров, лестниц и переходов.