Анна Корсакова - А.

– Да хоть с докторской колбасой.

– Лобстеров у нас и нет, – отозвалась Ксения, с неохотой открывая холодильник. Ей не нравилось, как вел себя ее гость.

Когда бутерброд был готов, а кружки наполнены горячим чаем, Ксения, наконец, уселась за стол, чтобы выслушать длинную исповедь Арнольда о его пасынке, место которого в сердце олигарха должен был занять Емельян.

Арнольд рассказал о своей первой жене Акеле, которая пятнадцать лет назад погибла от пули, предназначенной ему. У нее остался малолетний сын, которого Арнольд воспитывал. Дамей оказался очень музыкальным ребенком, который с огромным удовольствием занимался музыкой, играл на рояле, упражнялся в вокале, и, как многие дети, мечтал о карьере эстрадного певца. Абаджваклия же наперед решил, как должна сложиться судьба Дамея. Он и слышать не хотел о музыке. Всю эту творческую галиматью Арнольд считал чистым ребячеством. Когда твой отчим, любящий отчим, – глава нефтяного холдинга, глупо было идти по другой дороге. «Ты будешь нефтяником, как и я. В крайнем случае – международником». Но пасынку был абсолютно неинтересен бизнес Арнольда. Однако олигарх считал, что Дамею нужно было начинать вникать в дела как можно раньше, чтобы потом стать его правой рукой, а там, как знать, может быть, и унаследовать бразды правления. Сын Акелы был категорически против, но последнее слово в семье Арнольда всегда оставалось за главой семьи.

Поэтому после окончания школы Дамей вынужден был поступить в престижный вуз, который готовит дипломатов и международников. Арнольд и сам видел, что пасынок ничего не понимает в естественных науках, которые необходимы нефтянику, однако с иностранными языками дело у него обстояло гораздо лучше, поэтому Абаджваклия направил подростка учиться на факультет международного права, которое необходимо будущему главе холдинга.

Дамей старался быть непокорным хотя бы там, где это было возможно, поэтому выбрал одно из самых не перспективных с его точки зрения направлений – Балканы. Арнольд, впрочем, не высказал недовольства, ведь он считал, что главное – понять основные принципы международного права, изучить которые можно на любом примере, хоть даже и на примере Балкан. Для Арнольда было важно, чтобы Дамей научился понимать положения международных договоров. «Нефтьпром» заключал массу договоров с иностранными корпорациями, поэтому люди, которые блестяще разбираются в тонкостях международного права, были здесь на вес золота.

Однако учиться Дамею было совершенно неинтересно, хотя он был не глуп и даже старался. Чтобы хоть как-то заинтересовать пасынка в специальности, Абаджваклия стал приглашать домой дипломатическую элиту, чтобы эти серьезные, увлеченные своим делом люди своим примером вдохновили его мальчика.

Однажды среди приглашенных в их дом появился дипломатический работник одной из стран, некогда входивших в состав Югославии. С ним Дамей сошелся сразу, во-первых, потому что уже немного понимал язык этой страны, а во-вторых, потому что Учиябич тоже страстно увлекался музыкой. Дамей, казалось, наконец-то был впечатлен, хотя его интересовал не столько дипломатический аспект, сколько сам человек. Арнольд был несказанно этому рад и начал приглашать Учиябича в гости чуть ли не каждые выходные, а вскоре Дамей и балканский дипломат начали встречаться уже и без Арнольда. До поры до времени Арнольд и не догадывался, что эти встречи не имеют никакого отношения к дипломатии. А когда догадался, было уже поздно. Выяснилось, что Учиябичу нравятся мужчины, и Дамей, впечатленный югославом, тоже испытывал к нему чувства более глубокие, чем к простому наставнику. В какой-то момент Арнольду доложили об этой связи. Дамею очень повезло, что в то самое мгновение, когда отчим узнал правду, он не попался ему под руку. Абаджваклия, уроженец Сухума, придерживался весьма традиционных взглядов и не был толерантен по отношению к сексуальным меньшинствам. Арнольд готов был убить Дамея, а заодно и югослава Учиябича.

В тот же день олигарх переписал завещание, лишив пасынка абсолютно всего, а также заблокировал его счета. Дамей, скоро узнавший, что Арнольд готов убить его в прямом смысле слова, не теряя ни минуты, вместе с Учиябичем сбежал за границу. Все это случилось около года назад. С тех пор нефтяник и слышать не хотел ни о каком Дамее, хотя у него, само собой, были некоторые сведения о том, как он живет. Дамей сейчас играл на фортепьяно в каком-то балканском джаз-бэнде и продолжал жить с Учиябичем.

Теперь Арнольд остался совсем один. С детьми от прошлых браков он не общался, Дамея из жизни вычеркнул, разведен. Несмотря на то, что главе холдинга некогда было скучать, ведь большую часть его жизни занимала работа, все-таки ему было грустно и одиноко, а в последнее время и вовсе стало казаться, что жизнь потеряла всякий смысл. А тут как-то раз Снегирев, этот толстяк депутат, посоветовал Арнольду связаться с кем-то из более дальних родственников, с кем он прежде не общался. Вадим знал, что для Арнольда, каким бы ни был скверным его характер, очень важно иметь рядом с собой близкого человека, ощущать связь с родственниками.

– Не было бы счастья, да несчастье помогло, – отозвалась, наконец, Ксюша, когда Арнольд завершил свой рассказ.

– Да… может быть, это божественное провидение… Ты веришь в Бога? – спросил Арнольд, и только тогда Ксения заметила, что он уже давно крутит в руках какие-то деревянные бусы. Присмотревшись, она поняла, что это самые обыкновенные четки из темных деревянных шариков с крестиком и пушистой кисточкой.

– Я крещеная, но не могу назвать себя верующей… А ты, – она кивнула на четки, – как вижу, ты – да?

– Да. Я верю. Я верю, потому что иначе ничто не имеет смысла. Я надеюсь, что после смерти встречусь с Акелой… Ох, как мне тяжело без нее… – проговорил Абаджваклия с глубокой скорбью на лице. Пальцы, перебиравшие древесные шарики, застыли в немом оцепенении.

– Ты сказал, что прошло уже пятнадцать лет, – удивилась Ксюша. Она вспомнила, что в амбарных счетах, которые она видела в детстве, были точно такие же костяшки, как в этих четках, только насажены они были на параллельные металлические прутики. Расчет и вера.

– Пятнадцать лет… Кто бы мог подумать? Но вечная любовь существует… И это тяжкое бремя… – Абаджваклия невесело улыбнулся.

– Хочешь сказать, что все еще любишь ее? – спросила Ксюша Летюшова, невольно наблюдая за перебиравшими четки тонкими пальцами.

– Да, – Арнольд с грустной ухмылкой оперся лбом на ладонь руки.

– Такое возможно?

– Да я и сам не рад, но что я могу с собой поделать.

Даже если Арнольд разыгрывал перед ней мелодраму, и она была всего лишь зрительницей в театре одного актера, Ксюша все же посмотрела на Арнольда другими глазами. Разве не вызывает сострадание человек, который любит всем сердцем, любит и страдает день за днем на протяжении вот уже пятнадцати лет. Человек, который, видимо, ненавидит других людей за то, что они счастливы, за то, что другие способны смириться с утратой и найти радость в чем-то новом. А вот он никак не может залечить свою душевную рану, и время не помогало – Акела стояла перед его глазами как живая, он слышал ее голос, он помнил запах ее волос. И в том, что она больше не живет, не дышит, был виноват он, Арнольд, ведь в нее попала пуля, предназначенная ему. Он с радостью бы лег в могилу рядом с ней, а лучше вместо нее, только бы не испытывать этой безнадежной всепоглощающей тоски по человеку, которого ты больше никогда не увидишь. Оставаясь один, Арнольд иногда представлял себе, какой бы она была сейчас, как бы она выглядела, изменилась ли бы она с тех пор. Он мечтал, с мучительной дрожью, со слезами на глазах, как он касается пальцами ее волос, уже слегка тронутых сединой, как они стареют вместе, как они воспитывают вместе их общего ребенка… Но часы ее жизни навсегда остановились на отметке двадцать восемь лет и три месяца, ни годом, ни минутой больше, и у них никогда не будет ребенка.