Владимир Бурлачков - Избранное

– Да это тут вот… – начал он. – Маша меня зовет.

– Что еще за Маша? – удивилась Юлечка.

– Потом расскажу, – ответил Садовников и хихикнул.

«Нет, надо же, каков! Потом расскажет! Ну и свинья! Привел себе кого-то, а мне голову морочит. И эта – хороша. Приперлась к нему, и сидят там, воркуют. И я, как дура, ему звоню!»

– Что ты мне рассказывать собрался? – закричала Юлечка, – С какой это стати – потом?!

– Знаешь, давай лучше завтра, – сказал Садовников.

– Что значит – завтра? – кричала она.

– Не могу я сейчас говорить, – раздраженно сказал Садовников. – Все! Пока!

– Алло! Погоди! – кричала она. – Если сейчас бросишь трубку – все, я тебя и знать не хочу.

– Ты чего? Серьезно? – изумленно спросил Садовников.

– Я к тебе сейчас приеду! – выкрикнула она.

– Ничего не понял, – сказал Садовников. – Нашла время мне голову морочить…

– Я к тебе сейчас приеду, – повторила она. – Я разберусь! – И уже обиженно. – Так же нельзя! Так не поступают! Эта, твоя… Откуда она?

Садовников помолчал и сказал:

– Знаешь, что… – И бросил трубку.

Ночью она проснулась и подумала, что произошло непоправимое. Ее обманули мерзко и гадко. Простить она не могла. Но отомстить было нечем. От бессилья она разрыдалась.

К утру ей вроде бы удалось успокоиться. Она даже заснула. Но днем накатила дремучая тоска. Она не удержалась, позвонила ему на работу и закатила скандал. Он два раза бросал трубку. Она перезванивала, просила позвать его и заставляла слушать.

Полгода она старалась выбросить его из головы. Но уж очень хотелось узнать, как у него, да что. И получилось ли с этой? Не удержалась и позвонила.

– Это ты? – грустно сказал Садовников. – Ну, чего у тебя?

– Все то же самое, – ответила она.

– И у меня не больно весело, – сказал он.

– А твоя как? – спросила она, набравшись решимости.

– Не знаю, – ответил он. – Давно не виделись.

На следующей неделе она пригласила его к себе, накормила всем, что смогла приготовить, и положила руки ему на плечи, когда он собирался уходить.

Он дотрагивался до нее неловко и грубо, и она не испытала к нему нежности. Она поняла, что почти не знала его. Для нее он был соткан из реплик, обрывков телефонных разговоров и ее собственных мыслей о нем. Ей даже показалось, что на самом деле эти реплики принадлежали не ему. Просто со временем все так перепуталось.

Он спал, повернувшись к стене, а она стояла у приоткрытого окна, курила и думала о том, что искать кого-то другого у нее уже нет ни сил, ни времени.

Она приоткрыла глаза, заметила, что он проснулся, и повернулась к нему. Прижалась, что-то промурчала и закинула на него ногу. Он улавливал спокойное теплое дыхание. Ему было приятно чувствовать на себе ее бедро.

В полусне перемешались нежность и желанность ее близости, и было осязаемым их взаимное стремление друг к другу.

Он перевернулся на бок, положил руку под ее сбившуюся ночную сорочку, провел ладонью по гладкой, чуть влажной коже.

Она качнула головой, не открывая глаз, обняла его за шею и дотронулась губами до его подбородка.

В этой дреме и ласке они долго лежали почти неподвижно, и единственное, чтобы их сейчас устроило – безвременье.

«Никогда бы не поверил, что так может быть», – думал он. Но есть наяву и способно так нежить и убаюкивать теплотою. Конечно, эта женщина – только одна на белом свете, и странно было бы сравнивать ее с другими. Она оказалась с ним после всех его поисков и утрат. И здорово, что они стали так нерасторжимо дороги и необходимы друг друга. Стоит ему дотронуться до нее, и она становится гибкой и мягкой, отзываясь нежностью на каждое его прикосновение.

Это утро так походило на все предыдущие, когда они просыпались рядом. И опять было невозможно не прикасаться к ней губами и не вести подушечками пальцев по ее коже; и опять сладко было чувствовать, как она стремится прижаться к нему невозможно близко.

Ни у одного из них не хватило воли подняться с постели первым. Только понимая, что день опять рушится, что они никуда не успеют и окажутся в сплошных неприятностях, они вставали. И, одеваясь, прижимались друг к другу и подолгу стояли вместе.

Она раскрыла глаза и прошептала:

– Проспали?

«А, не жалко, – подумал он. – Все равно это только раз в жизни, и, значит, для меня самое главное».

– Проспали, да? – переспросила она.

– Полежим еще чуть-чуть, – сказал он.

– Не опоздаем? – спросила она.

– Ничего страшного, – сказал он и замолчал.

Он лежал и думал о том, что страшное все же было. Сегодня ему надо сказать ей, что на днях с дачи возвращаются жена и дочка. Предстояло вернуть жизнь в прежнюю колею.

Неширокий коридор, заполненный людьми. Идут навстречу и смотрят вперед, подняв головы, как будто стараются что-то разглядеть вдали.

И вот фойе перед кинозалом. Народу полно, но все стоят спокойно, почти не двигаясь, и чего-то ждут. Попадаются знакомые лица. Даже много знакомых. Правда, не вспомнить, где и когда их видел. За их спинами – темные окна. Такие темные, что ничего в них не светится. А перед окнами в огромных ящиках – пальмы с фигурчатыми листьями, похожими на раздавленные пальцы.

Толпа в фойе пришла в движение. И как будто уже нет фойе, а есть все тот же коридор. Идут навстречу. Теперь сомнений нет, что среди них полно знакомых. Узнают и кивают на ходу.

Кто-то обернулся и показал глазами назад. И еще один обернулся и махнул рукой.

Ах, вот оно что! Где-то здесь, среди них – Татьяна. И люди показывают, что сейчас он ее увидит. Конечно, здорово, что они встретятся. Только от чего вдруг такая растерянность? Даже лицо горит. Татьяна увидит его таким и удивится. Ему не хочется, чтобы она заметила его растерянность. Сейчас, сейчас он успокоится, подойдет к ней сам и скажет что-нибудь развязно веселое. «Ба! Вы! Да неужто?!» Жаль времени нет придумать что-то оригинальное. И не надо придумывать. Просто подойти и молча остановиться перед ней. Заметить ее удивление и услышать что-то несвязное: «А я о тебе слышала! Хотела позвонить, даже телефон нашла. Но решила, что…». Или не это, а совсем иное будет сказано, с иными интонациями. Но и ей, и ему будет приятно, что вдруг встретились, смотрят друг другу в глаза и говорят. Неважно, что говорят. Самое главное, что смотрят.

Вот же она, совсем рядом. Стоит вполоборота и с кем-то разговаривает. Сейчас она почувствует на себе его взгляд, обернется в его сторону и тогда…

Невозможно будет ее отпустить. Теперь он не отпустит ее никогда.

На ней лимонно-желтое платье, очень броское. Наверное, оно ей к лицу. Блондинкам идет яркое. И все-таки очень странный цвет, даже ядовитый.

Он делает шаг ей навстречу и видит, как она поворачивает голову. Сейчас заметит его и стушуется.