Ирина Сапир - Понедельник. Литературный альманах. 11-й выпуск

– Скучно. Я не занимаюсь философскими изысканиями. Пишу смешные рассказы про людей. Вернее, писал – талант кончился, – мастер отпил пива и передал бутылку Диане.

– Потеряли нравственные ориентиры?

– Не… Потерял смысл…

– Секс, наркотики, рок-н-ролл?

– Пробовал. Не вставляет…

– Любовь?

– Вот!

– Сочувствую…

– Да бог с ней…

– Чаще с ней дьявол…

– Не буду спорить… Для меня что Бог, что дьявол – это стороны одной монеты…

Зазвонил мобильник. Диана вытянула из кармашка юбки крохотный телефончик.

– Да… Коровьев, какого черта ты мне звонишь? Вы с Бегемотом не смогли уговорить клиента? Бегемот сломал ему правую руку, и он не смог подписать? Придурки! Сейчас Азазелло пришлю. Всё, пока.

– Серьёзная у вас фирма. Мне тоже будете ломать?

– Вы уже поломаны…, – Диана нервно закурила «Вог».

– Зачем я вам?

– Зачем вы себе?

– Где подписать? – сказал Мастер и, не глядя подмахнул документ в планшете.

– Замечательно. У нас, кстати, корпоратив сегодня. Присоединяйтесь.

Бесконечный белый «Линкольн» подвёз их к входу в недавно открытый клуб-ресторан «Грибоедов». Крупные ребята на входе кивнули Диане, и она с Мастером беспрепятственно прошла внутрь. Мастер не монтировался в окружающей его роскоши в своих потёртых джинсах, старых «казаках» и футболке с надписью: «Идите в жопу с вашими «Привет», «Как дела?». Дамы в вечерних туалетах, мужчины в дорогих костюмах, статусных часах, уверенных улыбках. Где-то на данс-поле мелькнула знакомая фигурка в ореоле светлых волос, но тут же пропала в людском танцевальном цунами.

– Привет, Ди, – огромный упитанный мужчина, с лицом киношного убийцы, протаранил толпу мощным телом борца.

– Привет, Бегемоша. Вот, Мастера привела – пусть развеется. У него впереди целая вечность работы.

Мастер сидел за бесконечным столом и на автомате опрокидывал в себя водку и грибочки после стандартных «заздравиц». Рядом, тесно прижавшись бедром, сидела Диана. С другой стороны возвышалась гора Бегемоши. Дальше мужик лет сорока со зверской рожей и бельмом в глазу в смокинге от «Валентино» и кадр в треснувшем золотом пенсне, китайских кедах, засаленных турецких брюках со «штрипками», ковбойке и клетчатом пиджаке. Гостей было человек пятьдесят – солидные пожилые господа, молоденькие смешливые девочки, спортивные ребята с короткими стрижками и густо накрашенные матроны полувекового выпуска с большим жизненным автопробегом. Публика была весьма разноплановая и, было видно невооружённым взглядом, что это гуляют сотрудники одной компании.

На сцену выполз розовощёкий, напоминающий пластмассового советского пупса, конферансье.

– А теперь дамы приглашают кавалеров. Белый танец! – торжественно пробубнил он и пафосная, разряженная в жабо и камзолы группа запела: «Ах, белый лебедь на пруду». Диана выдернула поперхнувшегося водкой Мастера из-за стола и вытащила на танц-поле. И тут он увидел ЕЁ.

Маргарита танцевала с молодым высоким брюнетом, который по-хозяйски оглаживал её шикарные формы и шептал что-то интимное на ухо. Марго заливисто смеялась и наслаждалась моментом, пока не увидела Мастера. Она впилась взглядом в его спутницу и немедленно забыла о, исследующем её тело партнёре. Мастер, не отрываясь, смотрел на любимую женщину, видел запах чужого секса, видел драйв ночных дорог, её раскинутые белые ноги, жадный и требовательный рот и… Наваждение прошло. Диана поцеловала его, пьяно дыша перегаром и благоухая дорогими духами. Время замедлилось и убыстрилось… Людское море разорвало их взгляды, и они потерялись в огромном клубном зале среди всполохов лазерных вспышек. А потом был бессмысленный секс с пьяной Дианой на продавленном диване и утренний тремор сожаления с жёстким коктейлем похмелья.

Он написал монографию и ещё миллион статей. Получил штатную должность журналиста и кабинет. Перешёл работать в журнал «Диана». Несколько раз в неделю он спал с владелицей журнала. А ещё он пил. Пил горько, беспощадно, по-русски, топя в водке глухую беспросветную тоску. Он больше не видел Маргариту, но иногда слышал о ней в светской хронике. Через полгода он стал главным редактором. Про Иешуа Мастер больше не вспоминал.

Однажды утром его разбудил звонок мобильного.

– Привет, милый, – услышал он далёкий родной голос.

«В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой…» – написал он вечером в полузабытом файле «РОМАН».

Однажды маленькая девочка вытащила из клетки любимого хомячка, который отдавал своё время послеобеденной сиесте и дёргал во сне задними лапами, бегая в бесконечном колесе хаоса. Девочка выдернула его из привычного бытия и вооружившись острой, обработанной спиртом иглой, азартно пришивала хомячку бумажные крылья. Хомячок вырывался, визжал от боли и молился хомячьему Богу, но любовь девочки победила, и хомячок уполз в опилки клетки, волоча за собой красивые и бесполезные крылья. Девочка вновь вытащила хомячка из клетки.

– Лети, – сказала она хомячку – Ты же птичка…

Но хомячок так и не осознал, что поменял класс грызунов на класс пернатых и завыл в ужасе непонимания от поставленной девочкой задачи.

– Лети! – сказала девочка и бросила хомячка в глубокое синее небо. Хомячок расправил бумажные крылья и камнем полетел вниз. Глухой удар и его мохнатая тушка с нелепыми крыльями замерла на земле. Хомячок сломал себе шею.

– Эволюция, иди обедать! – раздался голос матери Природы.

Девочка вприпрыжку побежала к дому, немедленно забыв про хомячка. После обеда она собиралась скрестить ёжика с жабой…

Стою. Никого не трогаю. Ничего не делаю. Никому не мешаю. Аки херувим. Словом, нахожусь на рабочем посту. Крановщик обыкновенный, комнатный. Стою на земле, в силу рабочих обстоятельств. Подходит Директор. Долго всматривается в моё отрешённое лицо святого и спрашивает голосом дознавателя НКВД:

– Кто на пульте?

Я понимаю, что не понимаю.

– Я не знаю… наверное никто… я же здесь…

– Я спрашиваю, кто на пульте? – начинает закипать Директор от моего скудоумия. Я начинаю осознавать, что кто-то кинул сапог на пульт и нет больше вашей Америки. Может он говорит про ядерный чемоданчик? Или это пульт диджея? Или это пульт от телевизора? Или это пульт от меня?

– Нет никого на пульте… я же здесь, на грешной земле.

Директор смотрел на меня, как на полного имбецила, и его внутреннее закипание по Фаренгейту и по Цельсию уже приближается к взрыву сверхновой.

– Я вас спрашиваю. Кто на пульте? На пульте кто сейчас? – зарычал Директор и я понял: если бы у него был автомат Томпсона, он бы выпустил в меня, дебила, хорошую добрую очередь.