Ксения Эр - Ложь №250496

Но в этот раз я не стала спорить с бабушкой, потому что мне очень хотелось увидеть папу, и поэтому я считала часы до вечера. Ждать моего папу это самое неблагодарное занятие. Вроде так говорят о делах, которые никому не нужны, и не приносят пользы. Обычно, он заканчивает работать вечером, и поэтому как только стрелка касается пяти часов, я начинаю ждать. Сейчас я уже понимаю время, и знаю, что раньше семи его ждать не стоит, но привычка начинать ждать раньше осталась. Хоть это и дурная привычка.

Вот я стою у окна, встав на колени на тумбу от телевизора, отодвигаю шторы, и смотрю в пыльное окно. Иногда Чб приходит ждать вместе со мною, иногда сбегает куда-то. Проезжают трамваи, машины, одни люди с остановки заходят в трамвай, другие выходят из него. Так проходит час, и наконец я вижу, как к нашему забору подьезжает машина папы.

– Дедушка! Открывай! Папа приехал! – начинаю вопить я, спрыгивая с тумбочки, и бегу к двери.

Дедушка неспешно моет руки после огорода, и берет ключи.

– Ну, дедушка, давай скорее, он же ждет там, -тороплю я.

Он как-то странно смотрит на меня и говорит:

– Ты же ждешь, пусть и он подождет.

– Дедушка!

– Иду… иду.

Наконец я слышу скрип калитки и тяжелые шаги по порогам. Выбегаю и тут же прыгаю на папу.

– Я так рада, что ты приехал!

– И я рад, только аккуратнее, аккуратнее, видишь, брюки белые.

– Ладно, – я киваю головой и начинаю обнимать его еще сильнее, а потом оборачиваюсь и вопросительно смотрю на него, -а где Бабари?

– Сейчас зайдет.

Я хватаю его пальцы и крепко сжимаю в своей маленькой руке. Мы вместе входим в дом.

– Здравствуйте, Элла Ивановна, как поживаете тут?

– Да потихоньку, твои дела как? Дочка-то скучает по тебе.

– Знаю, но работы столько наваливается, даже не представляете. Все ради нее стараюсь.

Вдруг он щелкает пальцами в воздухе и громко говорит.

– Забыл! Я же ей подарок привез. Сейчас принесу. Заодно посмотрю, где там мать застряла.

Папа быстро выбежал на улицу, а я лукаво посмотрела на бабушку типа: « А ты знаешь, что за подарок?», а она пожала плечами.

Снова заскрипела дверь веранды, и на кухню вошел папа, только на этот раз уже с Бабари, которая держала в руках большой пакет, красный в белый горошек.

– Бабари! -воскликнула я, и обняла ее.

– Здравствуй, здравствуй, моя милая. Как у тебя дела тут? Худая-то какая! Бабушка тебя здесь совсем что ли не кормит? Ленка такая же худющая была, как из Освенцима, да простит Бог. Ты-то кушай.

– Лена была чемпионкой по художественной гимнастике.-строго сказала моя бабушка, и посмотрела Бабари в глаза, после чего та резко замолчала и отвела взгляд.

– Хватит вам! Пап, что за подарок?

– Подарок вон какой!

Папа взял у Бабари большой пакет, загадочно посмотрел на меня, и засунул туда руку.

– Доставай же! -запищала я.

Он еще с минуту выжидающе смотрел на меня, а потом достал большой и красивый рюкзак, такой же как пакет по цвету, только во весь рюкзак был нарисован огромный Микки Маус с сердечком.

Я выпучила глаза, настолько сильно, насколько это только получалось.

– Микки Маус! Как я люблю! Как ты узнал?

– Хороший папа все знает, – сказал папа, и я услышала, как где-то вдалеке усмехнулся дедушка.

Рюкзак был и вправду просто потрясающим, спереди одно большое отделение, потайные маленькие карманы под ушами Микки Мауса, и внутри еще два дополнительных больших отсека, наверное, под книги и тетради.

– В командировке купил, смотри, береги его, такого больше ни у кого не будет.

– Конечно, буду беречь! Спасибо!

Я обняла папу и поцеловала его, а он подхватил меня на руки и крепко прижал к себе. Конечно, он делает это не так забавно, как дедушка, с которым я прямо парю под потолком, но главное, что от него пахнет папой, вкусными духами и немного сигаретами. Он так и не может бросить курить, хоть Бабари и ругается на него. А Бабари он боится больше всех, хоть уже взрослый.

– Ну все, ближе к выходным позвоню, решим, как с 1 сентября лучше сделать.

– А ты придешь?

– Конечно, как я могу такое пропустить.

Я перевожу взгляд на бабушку, а она подмигивает мне.

– Хорошо, я позвоню тебе!

Папа наклоняется, чтобы поцеловать меня, а потом машет рукой и скрывается в дверном проеме. Вслед за ним ко мне подходит Бабари, и тоже целует в щеку. Я жду, пока она отвернется, и вытираю щеку. Папины поцелуи мне нравятся, а ее нет. От них пахнет иначе.

Дедушка идет закрывать за папой калитку и передразнивает по пути его походку, бабушка это замечает и, цыкая, грозит ему пальцем.

Я сажусь на стол и снова беру в руки рюкзак. Пахнет папой так, будто он рядом.

На самом деле, я уже пробовала ходить в школу. Точнее, дедушка меня отвел туда раньше на целый год, чем положено.

Помню, как мы вошли в коридор, где было много детей. Они бегали по этажам, громко кричали и смеялись. Мы тогда зашли в кабинет, где сидела тетя с ярко-красными неестественными волосами, потом, дедушка мне сказал, что это директор, и перед ней себя нужно хорошо вести. Она спросила у меня имя, и сколько мне лет, деловито покачала головой, и попросила рассказать любое стихотворение, которое я знаю. Тогда я вспомнила «Парус» Лермонтова, это стихотворение мне всегда читала Бабари перед сном, если я оставалась у нее на ночь. Я выпрямила спину и громко начала рассказывать:

Белеет парус одинокий,

В тумане моря голубом,

Что ищет он в краю далеком,

Что кинул он в краю родном?

Директор сначала очень внимательно слушала меня, но потом в кабинет кто-то постучал, а затем дверь приоткрылась, и втиснулась очень худая тетка в черном платье с большим слоем красной помады на тонких-претонких губах. Она начала что-то спрашивать у директора, и я заметила, что та меня больше не слушает, она смотрела на эту тетку, похожую на скелета, и разговаривала только с ней. Конечно, мне стало обидно, ведь я ужасно старалась, поэтому в ту минуту я сделала то, что казалось мне единственно правильным. Я громко откашлялась и посмотрев на эту скелетину и сказала:

– Вы что, не видите, что мы разговариваем? Так же невежливо!

Директор аж подавилась в тот момент. Она тут же посмотрела на меня и водя пальцем в воздухе, будто желая погрозить мне, прерывисто произнесла.

– Ты почему так разговариваешь? Заметь, она тебя старше, а старших нужно уважать. Разве не так?

– Она же меня не уважает, хоть я и младше, -буркнула я и быстро перевела взгляд на дедушку. Готова поспорить, он был готов в тот момент провалиться под землю. А потом директор что-то сказала ему, и мы вышли из кабинета. Всю дорогу до дома дедушка молчал, а потом когда мы пришли домой, устроил мне ужасную взбучку.

Он кричал на меня, что таким людям приходится в жизни очень тяжело, а потом кричал на бабушку, еще дольше чем на меня. Говорил, что я вырасту такая же как моя мать, а потом ушел в комнату и хлопнул дверью так, что та чуть не оторвалась с петель. Бабушка села на стул и заплакала, а когда я посмотрела на нее, сказала, чтобы я шла спать. А я не могла уснуть. Дедушка сидел в своей комнате, и оттуда доносились звуки его любимого романса «Ничя ка мисячна». Он слушал его всегда, когда ему было больно. Я это знала, но не знала, что делать мне, потому что было очень обидно, что меня никто не поддержал. Разве я поступила неправильно? Разве они не должны наоборот гордиться мною, что я такая бесстрашная? Моя мама тоже была бесстрашная, разве поэтому плохо быть такой как она?