Владимир Тучков - Вышка

Потом крутился на гражданке, пытаясь подстроиться под абсолютно чуждые ему законы. Под законы, поощряющие ложь, отсутствие принципов и предательство. И это все после того, как в Афгане человеческие жизни держались прежде всего на дружбе, а потом уж на выучке, на качестве оружия и на везении.

Вот эта самая боевая дружба и поставила Андрея Петровича на то самое место, которое он занимал сейчас.

В Кандагаре, когда от роты остался только он и Леха Колыванов, он тащил на себе истекающего кровью Леху с перетянутыми жгутом рукой и обеими ногами пятнадцать километров. Тащил, сам периодически теряя сознание.

Леха выжил. И они, ясное дело, стали братьями, можно сказать, единоутробными. Поскольку вышли из страшной утробы войны.

На гражданке такая связь, естественно, прерваться не могла. Пару раз в год встречались, семьями. То Леха к нему в Нижний Тагил. То он к Лехе в Воронеж.

Хотя у Андрея Петровича семьи вскоре не стало. Развелись. И, что самое грустное, он и для дочери стал абсолютно чужим человеком. Как говорится, плоды мамашиного просвещения плюс новые жизненные приоритеты.

Привязался к Сереже, Лехиному сыну. И Андрей Петрович стал для мальчика не просто дядей Андреем, а братом отца, то есть родным дядей. На людях он, конечно, по имени-отчеству. Субординация!

Но лет пятнадцать назад Леха Колыванов умер. Что не смогли сделать «духи», то доделали раны. След которых всегда остается, как, казалось бы, хорошо их ни залечили.

Год назад приезжал Сережа. В морской форме. Вылитый отец в молодости.

Сережа пожил пару дней, посмотрел на бессмысленное существование Андрея Петровича и предложил опять послужить родине. Чисто, конечно, формально. Ничего делать не надо.

– Ты тут, дядя Андрей, бобылем каким-то в четырех стенах сидишь. В чужом городе…

– Это почему же город-то чужой?

– Ну как же, отец говорил, что ты из Мурманска. А тут у тебя ни родни, никого вообще.

– Да и в Мурманске, думаю, родни не осталось.

– Это почему же? – изумился Сергей.

– Как почему. Кого я знал, те, видать, уж и померли. А новые, которые без меня народились, те никакая не родня. Так, один звук пустой – племянник, дети его, еще кто-нибудь. Только фамилии могут совпадать, и ничего больше.

– Ну а дочь твоя, дядь Андрей? Она где?

– В Краснодаре. Уже, наверно, бабкой стала. А я, стало быть, при таком раскладе получаюсь прадедом, стебать-колотить!

– Ну и…

– Чего – и?

– Чего ты к ним не подашься?

– Знаешь, Сереженька, я им там всем тоже чужой. Даже по фамилии не совпадаю.

Сергей согласился.

Некоторое время сидели молча, допивая давно остывший чай.

– А знаешь, дядь Андрей, – прервал молчание Сергей, – давай-ка к нам. В вологодские края.

– И что я там? Да и где жить буду-то? У тебя жена, двое пацанов, квартирка типовая. Коттеджем-то, как нынешние, поди, не обзавелся?

– Не обзавелся. Мне своего хватает, лишнего не надо. Да и жизнь, как понимаешь, на чемоданах. Куда завтра родина пошлет? Какой тут на хрен коттедж!

Андрей Петрович согласился. Офицер начинает обрастать бытом, только когда снимет погоны. А до этого – перекати-поле. Единственное имущество, без которого никак нельзя, – дюралевый жетон с индивидуальным номером.

– В общем, есть для тебя место, – раскрыл карты кавторанг, – как раз по тебе.

И начал объяснять, что да как.

Отчего Андрей Петрович буквально впал в детство.

Точнее – в отрочество, когда мир представляется добрым и щедрым, а жизнь сулит фантастические перспективы, которые пусть даже и противоречат некоторым фундаментальным законам мирозданья.

Андрей Петрович решил в шестьдесят лет начать новую жизнь. Правда, были на то и еще одни основания, кроме приступа подростковых иллюзий. Старая жизнь настырно пыталась вогнать ему пулю промеж глаз. Или каким-нибудь иным способом отправить его на небеса.

Пару дней Андрей Петрович кантовался в воинской части, которая находилась в Сямженском районе Вологодчины. Был представлен командному составу, то есть заместителям капитана второго ранга Сергея Алексеевича Колыванова. Познакомился с парой мичманов и тремя матросами, с которыми он должен держать связь по бытовым вопросам – снабжению провиантом, горючкой и прочими необходимыми на дальней точке вещами. Подобрал себе обмундирование – бушлат, сапоги, в общем, все что положено. Вот только к бушлату погоны не полагались. В связи с чем Андрей Петрович так и не уяснил свой статус в системе ВМФ России. «Ну, буду вольнонаемным», – решил он в конце концов.

А потом его привезли на точку, до которой добирались два часа по просеке. Чувствовалось, что ее поддерживают в рабочем состоянии – упавшие поперек деревья выпиливали посередине и убирали выпиленные серединки на обочину. Молодая поросль размолачивалась гусеницами бэтээров, которые, судя по всему, проходили тут довольно часто. Во всяком случае, не реже, чем из почвы вылезали новые кустарники и деревца.

Место новой службы Андрея Петровича нисколько не удивило. Обычный армейский стандарт. Разве что комфорта побольше, чем было в годы его боевой молодости.

В жилом блоке стояла койка со стандартным постельным бельем. Тумбочка. Четыре табуретки, вероятно, на случай прибытия какой-нибудь инспекции. Стол, покрытый клеенкой в серую клеточку. Был телевизор. Но ему объяснили, что он практически ничего не ловит. Когда повезет, то можно слушать два первых канала без изображения.

Была дровяная печка. Не русская, из кирпича, с лежанкой наверху для борьбы с радикулитом, а пузатая металлическая. Но печка была скорее излишеством, потому что отопление было электрическое. Электричества хватало – в пристройке стоял мощный дизель-генератор. И солярки к нему прилагалось более чем достаточно. Однако мичман сказал, что в самые лютые морозы надо дополнительно и печь затапливать. Ну, или дизель может чекулдыкнуться, и тогда… Тут мичман трижды сплюнул через левое плечо.

На кухне было все, что надо для холостяцкого житья-бытья. Электроплитка на две позиции. Кастрюли-сковородки, миски-кружки, вилки-ложки. Был даже холодильник. Совсем древний – «Юрюзань». Такие сейчас только в каком-нибудь музее можно встретить. Но при этом работал. Работал и был этаким материализованным обвинением тем прощелыгам, которые разрушали советскую промышленность ради того, чтобы дать зарабатывать иностранным производителям бытовой техники.

Правда, Андрей Петрович, человек бывалый и не пальцем сделанный, надумал устроить ледник в погребке, куда весной натаскает снега.

Воду из скважины качал электронасос. И для кухни. И чтобы помыться, для чего был оборудован душ с водонагревным баком. Забегая вперед, скажем, что Андрей Петрович к осени срубил и баньку, чтобы зимой можно было хоть попариться без какой-либо конкретной цели, хоть выгнать подступающую простуду.