Рам Ларсин - Мозаика чувств

Тот, немолодой и лысый, долго отнекивался, прежде чем согласиться…

– Пицца, пицца! – были встречены они голодными криками гостей, к которым за это время присоединились Цвика, принесший шашлыки в еще горячей сковороде, и сестры Коэн с великолепным тортом.

– Ну, – провозгласил Илья, – теперь можно выпить за здоровье хозяйки, если Леон откроет свою бутылку!

– Выпейте и вы с нами! – предложила Рина усатому Мокеичу.

– Это можно! Благодарим покорно!

– А что будет с ними? – показала она на деревянных детей, снятых им с веток.

– Надо красть.

– Что? – изумилась та.

– Белой краской! – успокоил ее Мокеич.

Все чокнулись пластмассовыми стаканчиками:

– Ад меа вэ эсрим!

Цвика, в красном колпаке клоуна, которого он всегда изображал, обратился к молчаливому стендаписту:

– Мы видим вас по телевидению и всегда смеёмся. Может быть, вы рассмешите нас и сейчас?

Тот как-то горько вздохнул:

– Да, все хотят от меня этого, а мне теперь трудно удаётся юмор… с тех пор, как со мной случилась беда.

Сидящие рядом насторожились.

– Я работал, как обычно, в библиотеке «Ариэла», сочинял новую шутку, и вдруг на столе загорелся журнал, наверное, от сигареты рассеянного читателя. Огонь сразу перекинулся на мои тетради, потом на меня, в глазах заблестели горячие искры, и последнее, что я увидел, были мои герои, горящие, окровавленные, пляшущие вокруг меня в каком-то безумном танце…

Растроганный Леон долил рассказчику вина, тот судорожно выпил и продолжал:

– Я пролежал в больнице две недели и вышел, как думалось, невредимым, но что-то осталось во мне от того пожара: мне теперь хочется не шутить, а говорить о серьёзном. Я даже попробовал написать роман – не знаю, напечатают ли.

– И о чем он, если это не секрет?

– Меня всегда волновала тема добра и сострадания… Действие происходит в средневековье… рыцарь со своим оруженосцем борются со злом… Иногда они ошибаются, видя злодеев за крыльями мельницы или в кожаных мешках с вином… но главное их стремление – это помочь страждущим людям…

Растерявшиеся слушатели не могли взглянуть в глаза этого странного человека. Молчание прервал телефонный звонок в кармане Мокеича:

– Что? Где это? А-а! Сейчас приходить! – и объяснил присутствующим. – Тут в одной квартире кран – к черту!

– А как же это? – показала Рина на фигурки детей, лежащие на земле.

– Завтра докрашу. А вам – бог воздаст!

Цвика, пытаясь разрядить обстановку, спросил стендаписта:

– А не думаете ли вы сочинить чего-нибудь более современное?

– Что ж, я хотел бы написать о необычном человеке… которого все принимают за идиота, хотя его поступки проникнуты состраданием к ближнему… особенно, к женщине, любовнице богатого человека. Мой герой считает ее непорочной… и хочет взять в жены, а она не может принять его чистый наивный дар и убегает с разбойником… Впрочем, это еще не закончено… Я продолжу, когда будет время.

Рыжий Леон тихо спросил Рину:

– А то, что было у нас с тобой… можно продолжить?..

– Нет! – резко отрезала она горячим шепотом. – С меня хватает лжи – и этого чудака и твоей!..

Внезапно Мошон-Смешон глянул на часы и заторопился:

– Ах, я опаздываю на передачу! Спасибо за гостеприимство!

Он встал и быстрыми шагами пошел прочь…

– Ребята, это же из Достоевского! – проговорил Илья.

– Его место в сумасшедшем доме – фыркнула Сарит.

– А может быть, нужно было открыть ему правду? – подумала вслух старшая из сестер.

– Нет, – как всегда возразила младшая. – Это очень забавно: встретить человека, который ведет себя как настоящий дурак!

Тут Рина, которая не отводила взгляд от удалявшейся фигуры соседа, увидела, что он, на мгновение обернувшись назад, открыл смеющуюся физиономию.

– Боже мой, это мы с вами дураки! – воскликнула она. – Забыли, что он знаменитый юморист!

И ею тоже овладел смех, передавшийся всем остальным, кроме маленького Таля. Тот проснулся и горько заплакал, обнаружив пустоту в ветвях, где раньше были его деревянные друзья.

– Потерпи, мотек, – утешала его мать, – завтра они все будут на месте!

Но ребенок не понимал странные поступки взрослых и проговорил твердо:

– Момо!

Цвика, самый отзывчивый из всех, схватив одну из лежащих на земле фигур, полез вверх и поставил ее там, где она стояла раньше.

Это слегка успокоило Таля, но не надолго. Он упрямо поднял пальчик и потребовал:

– Дуби!

И что же – Цвика, которому протянули снизу другого мальчика, полез выше, потом, качаясь и рискуя упасть, вернул на место и его.

Стоявшие внизу наградили клоуна аплодисментами, и только Таль продолжал смотреть на всех холодными серебряными глазами:

– Мики!

Мать ахнула:

– Нет, мотек, это слишком высоко!

Сынок скривил губы, грозя снова удариться в плач.

– Ладно, ладно, – остановила его Рина, – ты победил!

Подтянувшись, она ухватилась за толстую ветвь и, приняв снизу третью фигурку, стала подниматься к вершине, где стояла маленькая избушка. Внезапно издали донесся низкий угрожающий звук, знакомый ей и Илье. Лицо Рины посерело, ноги стали скользить, она прижалась к гладкому стволу платана, как к тотему, сулящему спасение.

Впереди уже показался мощный силуэт Аэробуса, наполняя воздух страшным грохотом, голова Рины закружилась, и первым желанием было – отступить, укрыться в спасительной глубине избушки, и вдруг ей вспомнилось то постыдное, что случилось когда-то у фонтана Дизенгоф – как она испугалась вертолета и чуть не упала перед множеством людей, среди которых стоял Илья. И сейчас было похожее: Аэробус, казалось, шел почти прямо на нее, нет, шептали ее губы, нет, а там, в прозрачной кабине летчик будто кричал ей: Не отступать! Никогда не отступать! И тогда она заставила свое тело окаменеть, а сердце застыть, и тут сознание ее померкло, не дав ей услышать, что лайнер с грохотом прошел мимо, и увидеть Илью, который спешно поднимался к ней…

Она лежала на постели, изможденная, без кровинки в лице, и если кто-нибудь пытался говорить с ней, показывала пальцами, что не слышит.

И речь Рины была прерывистой, непонятной. Её охватил страх от мысли, что она к тому же и онемеет, но врач, вызванный Ильей, сделал ей успокоительный укол и сумел разговорить пациентку.

Убедившись, что слух медленно возвращается к Рине, он рекомендовал полный покой и ушел вместе с расстроенными гостями.

Илья, конечно, остался. Присел рядом и, гладя ее беспомощные руки, пытался пошутить:

– Ты победила в этом аэросоревновании!

Он смотрел в осунувшееся лицо Рины, ожидая увидеть, как ее глаза окрасятся в янтарный цвет, но они оставались прежними, печально-карими.

Она прошептала: