Рам Ларсин - Мозаика чувств

– Тут хотели вырыть бассейн, – счастливо объяснял Илья, – но земля после сильных дождей обрушилась и открыла древнее, очевидно, римское строение.

– Действительно римское? – услышали они сверху гулкий бас Шломо, хозяина.

– Надеюсь, – откликнулся Илья.

Тот, пыхтя, стал спускаться к ним:

– Элоким адирим! Неужели это сохранялось две тысячи лет? Но кто это?

– Терпение. Вчера было пасмурно, я еле разглядел стершуюся надпись. А сегодня солнце проникает даже сюда.

Илья открыл айфон:

– Ну-ка, ну-ка… латинские буквы… Би… Ар… Ай… – он искал в Интернете. – Не верю своим глазам, – его тело, обмякнув, бессильно опустилось на кучу щебня, – что означает… BERENICA REGINA IUDAORUM… Черт возьми, это иудейская царица!

Все молчали, пораженные необычайной новостью.

– Очень красиво! – наконец, с чувством сказал Шломо.

Но он был старый еврей, и его восхищение быстро сменилось трезвой мыслью:

– Как вы думаете, сколько это может стоить?

– О чем вы говорите! Если это подлинник, ему цены нет!

– Конечно, конечно, – Шломо придерживал кипу, норовившую сползти с его седых волос на круглую мясистую физиономию. – Я ничего не собираюсь скрывать от властей… Однако мне полагается какая-то сумма?

Рина улыбалась:

– А мне, как присутствующей при историческом открытии?

– И обо мне не забывайте! – послышался сверху смех Муссы.

– Кстати, – сказал Илья, – познакомьтесь с Риной, моей весьма оригинальной приятельницей!

– Очень приятно, – поклонился хозяин.

Илья посерьёзнел:

– Но прежде, чем делить шкуру, – будем считать, уже убитого медведя – нужно определить и по возможности исправить все, что испорчено в портрете царицы, особенно глаза. Я вчера покопался вокруг в надежде найти какие-нибудь фрагменты мозаики, но они, как видно, превратились в пыль. Надо расширить поиск. Так что оставьте меня пока одного! А вы, Шломо, тем временем можете напоить нашу гостью чаем.

– С удовольствием, – ответил тот…

Через час Илья тоже поднялся в дом. Рина, уже чувствуя себя чуть ли не хозяйкой, налила ему чай, пододвинула вазочку с печеньем.

– Ничего существенного, – грустно заявил он. – Но есть идея… Можно предположить, что портрет Береники – только часть широкого орнамента, который начинается у моря, где уже раскопано многое, и идет сюда. Там, в Кейсарии, вокруг известной всем мозаики могут сохраняться осколки, нужные нам.

– Ты гений! – обрадовался Шломо.

– Но гений ничего не может сделать без простых смертных. Мне нужен Мусса.

Шломо крикнул в окно:

– Абуя!

Араб, обычно проворный и отзывчивый, не откликался. Покрыв голову куфиёй и стоя на коленях, он отбивал поклоны своему истинному хозяину.

Потом его тощая фигура возникла на пороге:

– Звали?

– Послушай, – обратился к нему Илья, – ты когда-то работал на раскопках в Кейсарии?

Тот, как всегда, сиял улыбкой:

– Верно.

– Остались ли у тебя знакомые?

– Может быть.

– Понимаешь, нужно попытаться принести оттуда осколки мозаики, если они есть. Мне особенно нужны кусочки перламутра. Ты знаешь, что это такое?

Мусса кивнул.

– Иначе я не смогу исправить глаза… – он переглянулся со Шломо, не уверенный, стоит ли пока открывать имя царицы. Но их бесхитростный собеседник, не понимая этих ашкеназийских сомнений, добавил:

– Вареники!

Всех троих белых охватил смех:

– Да, да!

Араб колебался:

– А меня не схватят охранники?

– Ты израильский гражданин, – настаивал Шломо, – зачем им тебя хватать? К тому же, нам требуется совсем немного, и за это немногое я хорошо заплачу.

Выпуклые оливковые глаза Муссы выражали неуверенность. Потом все-таки сказал:

– Иншалла!

И исчез.

– А я бы и впрямь не отказалась от пары жирных вареников в сметане, – мечтательно протянула Рина.

– Намек понят, – откликнулся хозяин.

Он провел гостей в широкую, сияющую белизной кухню, открыл холодильник.

– Жена с дочерью уехала к родным в Цфат и, надеюсь, позаботилась о том, чтобы я пока не умер с голоду.

На столе появился румяный пышный пирог с грибами и алыми брызгами граната, икра, копченый лосось и кофе в изящной банке, тонкий аромат которого располагал к дружеской беседе.

– Видно, что вы не аскет, – заметила Рина.

Шломо улыбался:

– Что же, я еврей, и ничто еврейское мне не чуждо.

– А Тора не осуждает чревоугодие?

– Я принадлежу к той части верующих, которые не чуждаются всевозможных мирских благ.

– Смотрите телевизор?

– Да. И часто убеждаюсь, что светские ученые ломятся в дверь, открытую нами давно. Например, вчера был фильм о знаменитом Стивене Хокинге, всю жизнь искавшего единую формулу для всего сущего. Но не нашел. А верующие давно поняли, что это такое.

– И что? – поинтересовался Илья.

– Бог! – Шломо победно смотрел на своих гостей, как учитель на неразумных учеников. – Разве есть нечто другое, в чем сходятся все человеческие устремления?

Те молчали.

– Впрочем, были атеисты, хотя и немногие, которые понимали это.

– И кто именно? – спросил Илья.

– Не буду говорить о прошлых веках, а в наше время – Черчилль, Фейхтвангер.

– Кстати, – сказал Илья, – я знаю, что у вас большая библиотека. А есть ли там «Иудейская война?» Хочется вспомнить, как писатель говорит о Беренике.

– Я тоже хочу узнать это, – поддержала его Рина.

– Не могу сказать точно, вся вилла – дом, скульптуры, картины – досталась мне оптом от прежнего владельца, бывшего москвича, который спешил продать свое имущество, наверное, скрываясь от налогов. А книг здесь много, и большинство, как я понимаю, на русском. Как у вас с этим языком?

– Я – москвич!

– А я родилась в Кишиневе и ходила там в русскую школу.

Тут заиграл айфон. Шломо махнул гостям:

– Библиотека налево, за гостиной.

Они прошли через зал, где важно стояли шкафы и диваны из красного дерева.

– Ах! – воскликнула Рина, присев у изящного столика, который, казалось, еле держался на тонких, гнутых ножках. Примеривая на себя какие-то блестящие безделушки, она рассматривала свое лицо в туманном овале зеркала.

– Нас учили презирать всех этих богачей, аристократов, королей. Но это обман! Теперь, увидев подлинную Беренику, я поняла, что она принадлежала к особой породе людей. Эта насмешка в ее взгляде, надменно сжатые губы – не маска, это ее сущность. А изящный изгиб шеи – вот чего мне не достает в своем появлении перед публикой.

Рина стала нагибать голову так и сяк, и голос её был полон горечи и досады, когда она признала:

– Нет, я плебейка!

– Пойдем! – Илья нетерпеливо потянул ее в библиотеку. – Узнаем, кем была на самом деле твоя царица.

Он проводил пальцами по длинным рядам книг:

– Так-так… Тут действительно почти все на русском. А вот и наш дорогой Фейхтвангер. Ну, садись и слушай.