Сола - Воздух Сомерсетшира

– Я купила тебе рубашку, – с порога объявила она, – нравится?

– Нет.

– Почему? Я недорого заплатила. Примерь.

– Нет.

– Отчего же нет? Не нравится?

– Это брат велел?

Таэра не удержалась и прыснула.

– Сурин ничем не делится. Никогда. Это всем известно.

Таэра потопталась без дела. Не оборачиваясь, он услышал, как дверь аккуратно прикрыли. Сурин-старший остался один.

Он нашёл её в приморском баре, где она танцевала падеспань. Таэра и сейчас кружилась с кем-то в паре, очень мало волнуясь о чём бы то ни было… Они молча шли по шумной ночной улице, пока он с досадой не спросил:

– Зачем ты танцуешь… это?

– Это называется падеспань. Красиво. Но нужна пара.

– У тебя одной выходит лучше некуда, – он, видно, был не в духе, раз так много говорил.

Таэра покачала головой и промолчала.

– А вы… пришли выпить? – спросила она через несколько шагов. Медведь усмехнулся.

– Мне лучше не пить. Я и так их помню. Всех до единого.

Сурин увидел, как она загадочно улыбнулась.

– Значит, надежда есть, – звонко сказала девушка.

– Какая надежда? – снисходительно спросил Сурин.

– Когда меня не станет, ты будешь помнить обо мне. Да? Да?

И она запрыгала перед ним, как девчонка, беспричинно радуясь всему. Чему? Заплёванной улице? Беспросветной ненужной работе без результата? Тому, что её ещё не сломал никто и не смешал с грязью?

– Слышишь, не скачи, как полоумная, – невольно улыбаясь, сказал он. – Тебе и так влетит за то, что ты со мной.

Не сразу, но Таэра перешла на шаг. Они заявились к нему, двигаясь на ощупь – света не было. Девушка села на подоконник, слушая знакомые приглушённые крики отдыхающих.

– Тебя ругают? Скажи, – из темноты попросил мужчина.

Двигаясь по хибаре, он остановился у окна и мог видеть, как Таэра передёрнула плечами.

– Я выбрала, – негромко сказала она, – а он сам виноват.

– Может, и я виноват? А, Чарна Полонея?

Девушка вздохнула и, подумав, сказала:

– Нет, милый, ты как раз вовремя.

Сказано это было упавшим голосом, и в следующее мгновение они уже были нераздельны.

Потом она вспомнила:

– А ты откуда знаешь моё имя?

– А это была тайна? Узнал из твоей анкеты. Таэра, значит, прозвище?

– Да. Так лучше.

– Что оно означает?

– Ничего, так, пустой звук.

Сурин обнял её. Девушка, как кошка, потёрлась о его плечо головой.

– Какой же ты пустой звук! Я с первого раза услышал, как ты звенишь – очень прихотливый, непустой звук. Так и есть – красавица Чарна Полонея.

– Бабка мне имя дала, думала, оно мне поможет из нищеты выбраться.

– Помогло?

– Сам видишь, что помогло.

Совсем немного Сурин оттаял, и того девчонке хватило. Под утро он сказал ей:

– Я не останусь здесь. Приехал братца позлить, чтоб поменьше строил из себя высокородного. Власть, тоже мне. У меня есть деньги. Хочешь со мной? Уедем на север, там люди как люди, никто в твою сторону криво не глянет.

– Хорошо бы, – она улыбнулась как-то невесело, будто он её сказками потчевал.

– Значит, договорились. Приедет дорогой родственник, и мы уедем.

Так решил Сурин. Таэра промолчала – не верила или думать не хотела.

А жара и духота не унимались. Ни дождя, ни капельки – ничего! Даже у воды спасения не было.

Всем было тяжело, все изнывали, лишь Сурин-старший неизменно был непроницаем.

Сурин-младший приехал раньше на три дня и первым делом позвонил Таэре домой, но трубку взяла какая-то карга и, услышав о девушке, прокаркала:

– Нет её здесь, и не было никогда!

И бросила трубку. Сурин не привык, чтобы его прихоти не исполнялись, а Таэра вполне оформилась как весьма перспективная прихоть, отчего десять дней в разлуке с ней принесли патрону совершенно новые ощущения. Никогда его так не тянуло домой, а после приезда множество чувств подчас перекрывало одно – изумление. Неужели его так скоро можно забыть? Его, такого успешного, self-made? Ещё молодого и совсем неглупого, даже богатого? Даже??? Его предпочесть – кому? Мужлану, медведю, босоте?

Сурину во что бы то ни стало нужна была Таэра: он нашёл, кого вызвать и кинуть на поиски, сам же остался в офисе, прикидывая, как спросит:

– Что надумали, Таэра?

Да, именно так. Поглядим, что она скажет и как посмотрит, ведь того, о чём ему сказали, не может быть!

В приёмной так затрезвонил телефон, что Сурин невольно вздрогнул. Таэра вообще-то должна была подойти, она ведь его секретарша. Впрочем, ладно. Всё здесь наперекосяк без него. Сурин-младший поднял трубку. К то-то вежливо и сухо спросил его, а затем сообщил, что тело его секретарши вынесло сильной волной на берег и его зовут на опознание.

– Я ей не родственник, – резонно заметил Сурин и повесил трубку. Затем запер дверь и забегал из угла в угол, схватившись за голову.

Другой Сурин не чувствовал беды. Он впервые за несколько месяцев вышел в город, с удовольствием вдыхая появившуюся наконец прохладу и спокойно глядя на приезжих. Он не видел Таэру весь вчерашний день. Наверно, опять танцует. Рядом с собой ему не удержать такую девушку. На нём была летняя цветная рубашка, и он был одним из всех. Может быть, и не надо никуда ехать? Этот городок не хуже других, а с братом можно и поговорить. Надо подумать.

Её опознали двоюродные братья. Пришли, глянули, кивнули и вздохнули тяжело. Расписались, где показали.

– Спасибо, – сказали им.

– И вам спасибо, – ответили они и ушли.

Потянуло холодком, начал накрапывать дождь, потом полил.

– А грозы так и нет, – укрывая тело, сказала санитарка.

– Стороной прошла, – проговорила другая.

Разом всё замерло и спряталось, а листва и трава словно развернулись, впитывая каплями тонкие далёкие звуки той плавной музыки, что всегда манит нас и которую мы не всегда слышим. Слышите её, слышите? А?

Когда были расклеены объявления об открытии учебных курсов в школе, наверно, никто не ожидал, что на них наберётся народу, как на ярмарке. Люди грамотные говорили, что объявление о начале занятий печатали в газете, но, сдаётся мне, пришли как раз те, кто не смог бы воспользоваться этим знанием. Зато на объявлении, помимо крупных букв, была фотография школы миссис Соултерфорд, а её у нас все знают.

И другой момент, немаловажный в те дни: миссис объяснила первым пришедшим, а те разнесли всем, что «прослушавшие курсы получат аттестат», то есть грамоте разумеют, а с ним, глядишь, можно и устроиться лучше, чем у окна, потому как зимой большинство тем и заняты.

Так вот, публика на эти курсы ходила пёстрая, а вот Флинна Лаквуда, бог ведает, каким ветром занесло – он-то грамоте разумел ещё до курсов. Говорил, мол, сдаст экзамен на капитана и отчалит на «Вёртком». Впрочем, он всегда был себе на уме, никого не спрашивал, что ему делать.