Максим Мумряк - Один соверен другого Августа

– Я поставлю на штатив… и автоспуск! – выдал с готовностью Боря, и оба всколыхнули окрестности нервными овациями творческого смеха.

С минуту они всхлипывали и тряслись. Боря присел от напряжения. Август наконец успокоился и вдруг с тревогой обернулся, вспомнив о своей Венере в море. Та как раз подплывала к берегу.

– Пошли, Боренька, бодренько.

Они, не оглядываясь, сообща замелькали среди порослей шибляка. На ходу Август попытался выпытать у Бори, снимал ли он их сцену на пляже. На что Боря сказал, что он вышел на склон как раз тогда, когда Катя повернулась к нему своим божественным задом. Поэтому он успел заснять только ее спину, о чем искренне жалеет. Но только как режиссер. В результате сошлись на том, что Август первый получит право просмотра видео. «Это если великий режиссер не успеет где-то в городе сделать копии, отредактировать видео и выкрутиться таким образом. Эти ювелиры не такие вензеля выписывают за своими столами», – думал Август, окончательно решив следить за Борей завтра в Алуште и вообще что-то придумать за ночь. Можно просто забрать у него камеру и… все.

Когда вернулись в лагерь, бронзовые статуэтки студентов суетились у костров. Парни собирали скудный урожай колючих дров, девушки гремели кастрюлями. В этих бытовых сценах слышалась увертюра будущих семейных симфоний. Студентки-скрипочки юлили между палатками, блестя точенными, лакированными корпусами. Высокочастотная женская партия солировала на фоне ухающих и вздыхающих латунью и медью тромбонов и валторн. К женским инструментам в этом оркестре следовало бы отнести и кастрюльные литавры, которые явно иногда увлекались своим металлическим звоном. Август, как бы влившись в общий оркестр, взялся за свою гитару и стал наигрывать в ожидании участниц своего ансамбля. Вскоре явилась Катерина:

– А где костер? Август, давай ты будешь заботиться о своем «гареме».

– У меня вдохновение, не видишь, я творю.

– Сейчас как сотворю тебе бурду на завтрак, тогда поймешь!

– Иногда хорошо быть просто одиноким.

Катя взглянула на него так многозначительно, что Август вдруг почувствовал себя женатым, и очень давно. Подходя к палатке, она, не оборачиваясь, неожиданно спросила без интереса:

– Что это вы там с Борькой ржали, как ненормальные, на склоне? Я видела, ты бегом к нему поднимался. А? Он что с камерой был?

– Ты представляешь, божественная, это был единственный раз за все время, что я его знаю, когда он был без камеры. Я потому и бросился к нему, нимфоподобная, что подумал, он сейчас сиганет с обрыва от горя. Забыть камеру! Забыть в такой момент, когда ты, плоскоживотая моя, была так содержательна в своей первозданности!

Катя, серьезно и внимательно выслушав дифирамб, проглотила его как ежедневную пилюлю позитива, которая ей уже была необходима по утрам. Цветастые эпитеты отвлекали ее внимание от суетливого мещанства и своим постоянством убеждали больше, чем невероятность или даже вероятность желаемой ситуации. Она ничего не ответила, а только пристально и томно взглянула Августу в глаза, будто ища в них еще один восклицательный знак, к тому же зная, что это важнее для него любой сладкоречивой мыльной банальности. Потому как умасленный женский взгляд подобен местной анестезии при пустом мужском желудке.

Август побухтел от удовольствия тромбоном, а потом бесстрашно поскакал в сторону редкой растительности, где его ждали родные сухие сучья с занозами наизготовку.

Возвращаясь, он встретил Грозу с Аликом. Те уже успели разжечь костер и теперь шатались по лагерю в поисках впечатлений. Алик подошел к Августу и, внимательно его оглядев, удивленно спросил:

– Э… вижу, вижу. Брат, скажи мне, положа руку на священную лямку рюкзака, ты что – попал?

Август ухмыльнулся, но промолчал.

– Да нет, кентюха. Ты попал. Ха! Сакартвело цамохта! С чем и поздравляю! Нет, что серьезно, все?

– Аликошвили, ты, во-первых, давай по-русски, во-вторых, что значит попал?

– А в-третьих?

– А в-третьих? Придем в Алушту. Пойдем за чебуреками. Там все и узнаешь, – подытожил Август, тыцнул дружески кулаком свободной руки Алика в бок и пошагал к палатке. Там Катюши уже ждали его, подбоченясь.

– Иду, жены мои, иду, родные…

После завтрака в лагере наступал покой. Все шли купаться либо в бухту, либо на пляжи ближнего санатория. Там можно было попрыгать с бетонного пирса и вспомнить детство.

Но сегодня Боря Малина устроил небольшое шоу, которое он назвал «Ядовитые и Боря». У Бори в «гареме» было три студентки, одна из которых укололась колючкой дикой жизни прямо в сердце и с упоением наслаждалась поиском дров, разжиганием костра и выставлением палатки. Что ж, кому везет, тому и книга, как говорится. И потому Боря мог спокойно заниматься своими любимыми насекомыми. Вчера он умудрился изловить фалангу и сколопендру. А теперь, после завтрака, кормил своих любимцев цикадами. Август и еще с пят о к студенток окружили сгорбленного над инсектарием Борю. Его мощный нос чуть ли не залез в пластиковую бутылку, на дне которой черное чудовище с вертикальными челюстями завтракало зеленой цикадой. Все с отвращением наблюдали за процедурой.

– Ага, деточка, давай покушай. Поправляйся, расти большой, папочке на радость, – приговаривал Боря. – Ух ничего себе у этого ребенка аппетит, работает челюстями, как экскаватор!

Боря имел бизнес на насекомых. Потому чем лучше его «деточки» питались, тем больше было у Бори шансов «навариться» на их размерах. Дома он выращивал экзотических десятисантиметровых скорпионов с розоватыми брюшками, разных мохнатых пауков и бабочек. Потом продавал их любителям.

– Вчера тарантула нашел возле лагеря, – объявил Боря, хотя все об этом знали. Август тоже участвовал в массовке студентов, собравшихся на крики ликовавшего охотника. Эта находка заставила облачиться в одежду самую впечатлительную часть лагеря. Но уже к вечеру тарантул превратился в лагерного любимца. Тем более, как Боря уверял, эти пауки редко живут колониями.

Боря настроил камеру и начал снимать трапезу, комментируя съемку:

– Перед нами кормление фаланги. Скоро Боря ее приручит и будет водить на поводке и зарабатывать на ней много денег. Ха-ха! Потом отдрессирую ее и спущу на твоего бульдога, Оленька. А?

Видимо, у Оли была чахлая собака, потому она промолчала.

– Слушай, Боря, а ты в профиль похож на нее, – заметил Август.

– Да и аппетит такой же, – добавила издали Оля, старшая из их «гарема».

– Я ведь, Оленька, Скорпион по гороскопу, потому и люблю этих тварей. У них самые сильные и красивые чувства.

– И органы чувств, – прибавила Оля, по-своему намекая на что-то в талантливом организме своего «султана». Жизнь в походе, особенно в составе «гарема», не оставляет равнодушных. И всю последующую жизнь Оле иногда будет сниться голый Боря, в пластиковой бутылке, сражающийся с трансформероподобной фалангой.