Максим Мумряк - Один соверен другого Августа

Катя стала прокладывать себе путь по дикой гальке пляжа метрах в тридцати от беззвучного Августа. Она внимательно глядела под ноги, боясь оступиться. Потом двумя вечно желанными для всякого мужчины движениями вывернула вверх футболку и спустила вниз шортики. Утреннее солнце светотенью увековечило в памяти наблюдателя изгибы ее тела. Видимо, это священнодействие красоты породило многие мировые события в истории. Август это ясно осознал, когда его тело само стало наливаться желанием. «Если бы не эти валуны слева, она бы меня уже заметила» – вдруг как из дымящегося ствола охотника выпала пустая гильза мысли.

Ему пришлось прикрыться, и тогда Катя стремительно обернулась: глаза ее расширил страх застигнутой врасплох жертвы. Она выпалила историческую фразу:

– Боже мой, это ты!

И слегка прикрывши грудь:

– Ты мог убить меня одним звуком!

Через дюжину мгновений она, уже успокоившись, оглядела мокрое голое тело Августа. Задержавшись на уровне его бедер, сдвинула брови, затем подняла одну и наконец, закатив глаза к небу, произнесла по-актерски с паузами:

– Я смогла бы… оценить вас лучше, если бы вы вместе… встали.

Августу не хотелось прерывать глупостью судьбоносный момент, но он просто не знал, как реагировать: «Встать и что дальше? Сыграть романтическую сцену совместного купания? А что, если профессор выйдет на утренний променад? Тогда наверняка одной неловкостью не обойдется и придется… Хотя будь что будет…»

– Я вижу, ты испугался больше, чем я, о, змей горе-искуситель! – и Катя очень мудро бросилась вплавь. – Ты хоть попытаешься меня догнать, подлый соблазнитель?

– А что мне остается делать? – пробурчал Август и сам удивился своему сконфуженному голосу.

– Что ты там бормочешь? Если не сможешь меня догнать, тогда… я найду кого-то посмелее! Ха! Испугался? Вот так с вашим братом и нужно! – Катя была воодушевлена сценой.

Август попытался вернуть дезертировавшие мысли и крикнул ей что есть силы:

– Ты, Катька, совершенно меня оглушила своей красотой!

– Ха! Слабое оправдание! Вот через 30 лет я тебе вспомню эту сцену. Как же с тобой идти под венец? Не-е, нужно срочно браться за твой боевой дух!

Катька! Вот чертовка! – уже плывя, Август осознал всю беспросветную глубину своей трусости. – Я тебя сейчас догоню и возьму на абордаж!

– А твой абордаж за дно не зацепится? Давай дыши глубже, у меня разряд по плаванью, – и Катерина удивительно правильно вытянулась на воде, включив крейсерскую скорость.

Август аж присвистнул, притормозив. «Так вот откуда эта ее корма и миражи с силуэтом каноэ».

– Ну, тогда придется осадой брать! – крикнул он ей вслед, но она уже не слышала, полностью отдавшись бегству. Осознав бессмысленность погони и изрядно запыхавшись, Август вернулся на пляж. Он решил, что курить нужно меньше, а внимание Катерине уделять больше.

Потом ему вдруг еще раз вспомнилось, что когда в первый день практики они подбирались растянувшейся вереницей по шоссе к подножию подъема в горы, то Катька как будто всплыла самой заметной бульбашкой посреди кипящего котла других радужных пузырьков девочек-геологов. Пузырек был веселый и симпатичный. Особенно по ночам в палатке, когда процесс помещения в спальный мешок затягивался и превращался в игру догонялки в мешках. Бесцеремонно рука Августа будто зашаливший щенок пробовала зубками-пальцами мягкость шариков-грудей Катеньки, и та, не сразу вспомнив о своем и его статусе, мягко снимала пятипалого щенка и шлепком отправляла прочь.

Недавние сцены похода всплывали одна за другой, и незаметно для себя Ава сам превратился в картину на пляже: стоял и, казалось, вбирал в себя море, небо и девушку в пене брызг. Древние мифы и сказания жили и работали до сих пор. Насыщение длилось не более пяти минут, но мозг успел закристаллизоваться до такой степени, что голова теперь обрела неживое счастье валуна. Это состояние иногда случалось с ним, и никак не объяснялось, и не определялось. Августу не хотелось называть это ни медитацией, ни трансом, ни черт его знает еще какой популярной паранормальностью. Ему просто иногда нравилось так уходить от мира. Начнешь рыться в терминологии и пойди потом найди за ней то удовольствие, которое просто было, но потом закостенело в классификациях. Теперь у него есть номер в каталоге, и оно тихо пылиться на полочке – ненужное и неинтересное.

Удачно «повтыкав», как говорят в народе, удовлетворенный Август взбодрился, напялил шорты и уже было хотел преодолеть короткий подъем к лагерю, да умиротворение его улетучилось быстрее дыма над костром – на уступе в кустах стоял Боря. И все было бы еще ничего, но проклятая камера была, как всегда, при нем и она, гребаный Экибастуз, не висела на плече без дела! Боря снимал и снимал. Наверное, он снимал и свой сон – это же так необычно!

– Кх-кх, Борис Гадович, я извиняюсь, ты тут давно… портишь вид, – Август успел придать голосу тембр веселого застольного собутыльника, который сейчас тебя напоит, выведет на улицу, а потом ты вдруг как-то сам собой упадешь лицом прямо в лужу.

– Не мешай мне, недостойный, я снимаю море! Кстати, отойди сам и забери свою наложницу из кадра.

– Слушай, оператор, а ну оперативно иди снимать другой пляж. Там… бл… еще лучше море! – Август задрал голову и приложил руку козырьком от солнца. Козырек помогал показывать направление, куда должен был уйти Боря. Но тот и не думал прекращать съемку. Вместо этого он, запинаясь, выдавил еле слышно:

– Какие… как можно… если бы ты знал, как это красиво…

– Ни чертополох тебе красиво! Еще бы! Я сам знаю! Короче, я поднимаюсь! – Август стал решительно подниматься, зная, что он выше и явно сильнее Бори. Но у того в минуту опасности, видимо, включался голос предков, который витиевато предложил:

– Авик, ограненный ты мой, поднимайся, только медленно. В камеру не смотри, пожалуйста! О! Возьми в руки вон ту палку и… так, хорошо… Слегка напрягись. И руки так подергиваются… да не смотри ж ты в камеру! Бездар… о, нет! Талантище! Блистай ярче гранями своего таланта! Прирожденный убийца! Ну, ну… Опа! Снято!

Последняя реплика была брошена тогда, когда «прирожденный убийца» уже брал свою жертву за глотку. Август не злился, его волновал только один вопрос – снимал ли Боря их обнаженку с Катей?

– Все гениально. Теперь ты можешь меня убить. Если не хочешь, конечно, стать звездой мирового синематографа. – Боря миролюбиво улыбался и смотрел прямо в глаза Августу, застыв с его рукою на горле. – Лучше меня… не душить, а сбросить со скалы. Так будет красивее и эффектнее.

– Да? А кто же тогда будет это снимать? – спросил Август с зарождающимся смехом, отпуская покорное горло товарища. – Я буду тебя толкать. Я хорошо смотрюсь в качестве палача, наверное, да?