Максим Мумряк - Один соверен другого Августа

– …сводится к поиску. Бросающие вызов темноте, идущие на поиск, заметь – свободный поиск – единственно способные приблизиться к познанию как таковому. Но страх и лень – противники познания – не дремлют и предлагают нечто попроще, побыстрее и покороче. А что коротко, то не имеет цены ни у времени, ни у пространства! Так? Там все бесконечно. Выбирай самое сложное, медленное и долгое и ты не ошибешься. Но выбирай тогда, когда ощутишь себя свободным от догматов предшественников. И знаешь что? Верь! Верь в свою звезду и свой счастливый случай! Даже если ты не родился для счастья в общепринятом понимании этого слова, все равно эта вера поможет тебе испытать счастье не общепринятое, а потому, возможно, и истинное. А раньше я, уже в молодости ставший классиком европейского просвещения, говорил, что смешно утверждать случайность в какой-либо гипотезе. Или потом так: «Случайность, или, что то же самое – свобода, видимо, не должна иметь место в какой-либо гипотезе, скептической или религиозной».

Не нравились мне когда-то ни волшебный случай, ни соблазнительная свобода! Вообще я ничего и знать про них не хотел! Я просто не знал, что с ними делать! Я боялся их, как неопытный юнец боится красивой раскованной женщины. Я был ужасом предопределенности. В общем, «свободу» я опустил в своих трактатах. Так и вошел в историю с опущенной свободой и распятым случаем.

Записал? Передашь тому, кому сочтешь нужным…

Здесь наступила пауза. И Августу казалось, что было тихо, как в пустыне, совсем до безжизненности, и потому этот момент запомнился очень четко. И снова:

– Ты будешь эмпириком! Значит, будет так: назвать его эмпирик-лаборант небес… Практикующий пророк! Хотя, ничего нового. Обычный экспериментатор. Только практикующий про рок людей! Практика важнее любой теории, ценнее ее. Опыт – это твое сокровище, бесценный клад. Эмпирический способ самый надежный! Можно не иметь никакой теории, так как при наличии опыта она тебе просто не нужна. Получается, что теория эта – такая ширма, за которой прячутся невежество, честолюбие, тщеславие. Простая глупость тоже в этой самодовольной компании. А мешают им эту ширму содрать два их тюремщика – лень и страх. Ну, еще и обстоятельства человеческие. Какие? Да… эти ограничения в развитии – время еще не пришло. Однако даже если отнять этот временной недостаток, то все равно можно сбиться с пути и застрять навсегда в теориях. Можно еще больше все запутать логикой и анализом, так как в их основе все те же непроверенные опытом теории. Так что пока так. Пусть они спешат, пусть не успевают подсчитывать количество ошибок за собой. Но есть некоторые из нас – самокопатели с опытом. И их мало… Пока.

Ну подумай сам! – внезапно разорвалась лента спокойного монолога, и резкий поворот головы бородача дал возможность разглядеть всего на миг его глаза. – Сам! Почему? Потому что ты это тот, кто если и ошибется, то тоже только сам! И награду получишь сам! Ха-ха! И никто не сможет ни коснуться твоих заслуг, ни пострадать от твоих ошибок. Главное – сам! Все сам!…

И все исчезло. Остались в памяти глаза и темный профиль бородатого мудреца в зеленом летнем окне. Но главное – глаза. Он-то весь сам и запомнился тем, что они у него такие. А его слова? Ну что слова? Как у всех. «Произнес еще не значит объяснил. Или доказал что-то…» – как потом всегда вспоминал Август, нервничая и вспыхивая огнем какого-то страстного желания, и всем рассказывал: «Взгляд у него такой, знаешь, э… слов не хватает обычных, чтобы описать необычное. Любой бы хотел иметь такие глаза… они не по-человечески умные и страстные. Может, так? Нет! Не просто умные… ну нет! В них я увидел смысл… знаешь, просто смысл жизни! Вот взглянешь в них и не важно, что он говорит… ха-ха! Может… нет… не может он говорить чушь… такие глаза! Там, в них, было указано определение и направление… да-да… вот! Если бы тебе посчастливилось попасть в луч его взгляда, ты бы… сам засветился! И тогда бы точно знал – кто ты и куда тебе идти…».

…Обеденное солнце уже полчаса облизывало ухо человека. Его тело вяло шевельнулось, а один глаз открылся и попытался сосредоточиться. Мужчина лежал на животе в кустах, и одна рука его затекла от неудобно вывернутой позы. Благообразному солнцу из-за зеленой маскировки были видны только часть головы с ухом и стопа ноги в добротной коричневой туфле. В тени оставались обычные темно-синие джинсы с травяными отметинами и поверх черной рубашки черная кожаная жилетка. Светило сделало свое дело: обдало своего неприглядного воспитанника огненной волной порицания и удалилось в покои за занавес ангельски белых облаков. В лесостепных широтах Украины сентябрьское солнце может дать жару по-июльски. Глаз человека прищурился, и началась привычная уже работа по восстановлению собственного образа. Труд предстоял не долгий, но очень нелицеприятный. Сначала нужно было осмотреться, и глаз уже профессиональным навыком начал ощупывать пространство вокруг. Первый зрительный бросок уперся в желто-зеленый частокол придорожной растительности. Сама дорога, или, скорее, припыленная тропка с красновато-бурыми камешками, едва проглядывалась сквозь подсохшую цепь рядовой травы и, казалось, за ее счет откормленных кустов-лейтенантов с непоколебимо вросшим в свое генеральское место золотисто-рыжим деревцем. Обнадеживающий ветерок волновал строй растительных войск, и даже полноценный трезвенник услышал бы четкий приказ: «Встать и оправиться!».

Он не встал и не оправился, зато точно знал, что зовут его Август и у него блюзовое настроение. Вот лежит он в кустах, его пытает жажда с похмелья и немного совесть оттуда же. Вокруг – могилы с обязательно крепкими добротными оградками. Бесчисленные крошечные наделы последней собственности, похожие на разноцветные лоскуты удельных княжеств на карте раздробленного государства.

Сквозь листья то ли черемухи, то ли еще какой бузины, сквозь пожелтевшую эмаль портрета глядел в упор на человека хозяин одного из уделов, с подходящим для такой метафоры именем – Лука Автономович. Кирпич лица Луки Автономыча логично вписывался в типовой могильный обелиск из сцементированной каменной крошки. Такими правильными кирпичами закладывали дырки в любом производстве.

«Во дела… еще могу удивляться, – подумалось Августу, – а значит, не все так плохо… Тэкс, Лука Автоматыч, – будем живы – не помрем! Ты же это мне сейчас хочешь сказать? Как тост звучит. Кстати, о здоровье… Где моя аптечка?»

Затаив дыхание, Август стал шарить руками по пыльной траве. Ему был слышен только бой требовательного сердца и свист скошенной, как косой, травы, прячущей в своих зарослях восстановительные глотки на дне бутылки.