Максим Мумряк - Один соверен другого Августа

Август, позабыв о загадочных звуках, разбудивших его, повернулся в спальном мешке на бок и, расстегнув его, стал любоваться контуром соседнего спальника. Тут ему вспомнилось, что содержимое этого привлекательного розового мешочка ему вчера что-то… ну не то чтобы пообещало, но намекнуло!

«Да… и это не сон. Все так и было! Может, выйти из палатки и что-нибудь такое прокукарекать вместо занудного “По-о-одъем!”». Август растянулся в улыбке и быстро прокрутил для запоминания, как крылатую фразу на латыни, смонтированный вчерашний вечер. После завершения ролика оказалось, что внутри соседнего мешка лежит не просто веселая, натуральная блондинка с крепкими ногами и здоровым крупом молодой кобылицы, а его… невеста!

Август смотрел теперь на ядреную розовость ее спального мешка, лишь намекавшую на женственность содержимого, и думал: «Вот и все… как это просто и естественно произошло. Ничего нового не придумать, и нечего громоздить истины и самому громоздиться поверх них. Вот тебе и истина – справа от тебя лежит та, которую ты искал… ну, лет семь точно. И на маршруте поисков было столько отворотов, поворотов, тупиков и кольцевых тропок, что можно было еще лет сорок бродить по ним. Или стоять, как витязь перед камнем, пока самому не превратиться в камень, и думать, куда пойти… Ан нет, видишь, как оно вышло! И главное, само… само собой… как-то незаметно и даже мимоходом. Ну да! Мы же в первый день просто шли рядом по шоссе. Потом после завтрака стали подниматься на Долгоруковскую… потом у Кизил-Коба уже пили воду из одной кружки… не, наоборот, сначала пещера, потом яйла! А… неважно… потом я уже надевал ей рюкзак… потом обед рядом, вечер… дрова, костер, палатка – все вместе и уже… когда? А, уже на десятый день мы бродим вдвоем по пляжу, и она сладко стонет просто от одного взгляда. И вот вчера…».

Тут Август для себя самого окончательно срезюмировал итог, так как мешок с его невестой стал мило шевелиться и оживать. «Так… значит, я сказал, что долго искал. Так, потом, что знаю, что нашел. Потом, очень верю… ну, понятно, обещаю, в общем, давно хочу… э… было бы неплохо… как же я там… просыпаться в палатке вместе… всегда! Во как! Она сказала, что не согласна всегда в палатке, что есть и другие виды жилья. И засмеялась…». Августу очень нравилось, что она так беззаботно умеет смеяться. И дело не в том, что ей было всего двадцать три, что Август был старше ее на десять лет и она еще об этом не знала, потому как Август всегда выглядел лет на пять моложе – главное было то, что его горизонт, его маршрут по жизни стал четко различим. И всем вокруг: и черному морю, и синему небу, и желтому известняку за спиной было ясно видно – что она согласна!

Август уселся и теперь сверху оглядел свое найденное в обычном походе сокровище. Оно носило, естественно, красивое и, само собой разумеется, подходящее только ей имя – Екатерина, Катька, Катруся, Катенок, иногда – Cat, «Catepillar ты мой фирменный, а ну, отвали мне побольше…» или «Каток, ну что накатим?».

Правда, в палатке был еще один мешок, и в нем тоже спала девушка и она тоже носила имя Катерина. Они стали подругами тоже в этом походе, еще в поезде, по пути в Симферополь. А на следующий день в нестройном походном течении полусотни рюкзаков на асфальтовой глади между Симферополем и Алуштой его летучий сине-черный парусник рюкзака, который Август про себя за высокую посадку и четкость корпуса именовал не иначе как «корветом», поравнялся за поворотом на Кизил-Коба с двумя тихоходными посудинами желто-русого цвета. Первая была стандартной «галерой»: приземистая и широкая, постоянно помахивала веслами рук, стараясь удержать темп движения. Вторая обтекаемыми очертаниями длинных ног, их гладким берестяным лоском напоминала легкое каноэ с приподнятой кормой.

Катеньке не сразу понравилось это сравнение, и оно своей необычностью ее даже немного испугало. Но потом, когда Август разобрал ее тело на более простые и доступные метафоры и аллегории, в которых все же не сразу можно было угадать, какая часть ее тела в данную минуту его вдохновляет, она поневоле увлеклась этой своеобразной игрой в неформальную фантазию. На третий день знакомства Катя уже не морщилась при примерке Августом на нее разных геометрических фигур, архитектурно-строительных форм, бытовых предметов, географических объектов. За десять дней они прошлись по цивилизациям и культурам с помощью ее тела и его памяти. Ее мир населили новые имена и названия, и наглядно их можно было бы позже повторять ежедневно, принимая душ или ванну: от первобытного лона праматери, античной прекраснозадости и ренессансной грудастости, через готические стрелы бровей, барочные завитушки на шее и ампирную голубоватость кожи, до родных озер и колодцев синих глаз и ягодной спелости губ. Август не любил повторяться, и потому Катенька, едва осознав полную идентичность своей попки с идеалом Венеры Каллипиги, на следующий день была вынуждена забыть о ней, так как уже сегодня ее могли затащить на костер инквизиции. А завтра она была ограничена поиском совершенства и красоты лишь в ареале своей улыбки, сидя в заточении, в темной келье занесенного снегом и глухо обставленного тайгою монастыря. В общем, Катерина казалась Августу оптимально возможным на земле воплощением его модели женщины – с точки зрения как округлости формы корпуса, так и подходящего объема внутреннего душеизмещения.

Тем временем солнце уже кое-где запятнало верх палатки. Пятна казались желтыми облаками на синем небе. Его невеста лежала, повернувшись лицом к своей галероподобной подруге-тезке. Август задумчиво смотрел на сотворенные спальным мешком Катькины тазобедренные уступы, и теперь они ему казались неприступной скалой. «Гималаи» новоиспеченной невесты шевельнулись и поменяли контур, став вдруг плато. Потом где-то внутри у них родился импульс, который выразился в милом женском вздохе. «Женщины как молодые горы, – явился в восторженной голове Августа новый образ. Постоянно у них что-то происходит внутри. То растут, то проваливаются, вместе со всей своей красотой на поверхности. Поэтому, наверное, нам, покорителям этих гор, наверху не всегда бывает удобно держаться». Катерина – красивая вершина с выраженной рельефностью склонов, теперь простиралась равниной и, казалось, была более доступна. Но, скорее всего, это только казалось.

Август мотнул головой с длинными вихрами темных волос, провел по ним ладонями, будто снимая ночной колпак сновидений, привстал на колени и еще раз оглядел соседок сверху. Теперь они выглядели вполне реальными заспанными туристками в спальных мешках. Он намеренно оперся о Катино бедро, чтобы выкарабкаться из палатки. Хозяйка бедра буркнула лавой внутри, сбрасывая альпиниста. Перед выходом, заваленным обувью, Август долго искал свои кроссовки и молнию на ткани палатки. Тут он вдруг вспомнил, что ночью видел сон, и замер, будто вместо язычка застежки нащупал пальцами холодный массивный ключ в замочной скважине: белая машина в пыли степной дороги, узнаваемый через боль профиль блондинки за рулем, фантастические пейзажи заснеженных гор и приморских пальм и обнажения каких-то запутанных истин… Еще вспомнил про странный звук или крик рано утром. Стоя на карачках, он пытался смонтировать детали сна и отделить его от крика поутру. Но от сна осталось одно ощущение густого тумана, в дымке которого мелькали тени длинной процессии. Сны, раз они существуют, тоже нужны. Так ему казалось. И потому сны часто анализировались, и результат анализа либо что-то добавлял, либо отнимал у реальности. «Эх, видимо, это все пиво дает. Надо сокращать дозировку. Ага, а придет вечер, и где будут мои утренние убеждения?», – спрашивал он, продолжая автоматически рыться в поисках обуви.