Валерий Шубинский - Тёмная ночь

дунет ветер завертится в поле питон
но земля от него не получит пистон
неприятна земля заводская

здесь и звезды почти не видны
догорят фонари станет темень такая
как должно быть с изнанки луны

начинай же медлительно ныть
и сучи пенелопину нить
говорят этот мир проглотила волчица
но ни с кем ничего не случится

и тому кто поет о любви в проводах
аплодируют призраки в задних рядах
но картонные стены театра

начинают качаться на ны
кто заснул тот проснется не завтра
мы уходим кому мы нужны

пехотный санитар из брадобреев
и ополченчик в перемотанных очках
подземный царь закопанных евреев
команда всех чье дело швах

вот ваш хлеб
вот ваши бобы
идите во тьму
оставьте мой дом

на первый-второй рассчитайся
по туннелям горящих во мраке кротов
в одиночку уйти не пытайся
первый спи а второй будь готов

вот ваш хлеб
вот ваши бобы
выкупаю у вас
себя и свой дом

идут во фрунт вмороженные в сопки
и рассосавшиеся в черных рвах
творцы дорог защитники высотки
команда всех чье дело швах

вот ваша вода
вот ваши бобы
ешьте и пейте
идите во тьму

влетают птицы и родятся мошки
и это все они? – они
дрожат собаки взвизгивают кошки
когда гремят потешные огни

вот хлеб и вода
вот ваши бобы
чего вам еще
оставьте мой дом

ни с кротом ни с котом не братайся
не ломай говорят тебе строй
и в списках убывших два раз читайся
сначала как Первый потом как Второй

вот ваша снедь
вот ваша вода
берите за все
идите во тьму

так снится старику в казенном доме
другой казенный дом
так выцветают фотографии в альбоме
уже почти светло пора назад в альбом

а этот вот дом
он вовсе не ваш
поешьте бобов
и хватит пора

патроны розданы и каша и баланда
и солнце впереди и полночь в головах
и отдана последняя команда
команда всем чье дело швах

вот он ваш хлеб
семь черных бобов
выкупил я
себя и свой дом

Земля-вода и земля воды
как она тверда и как одна тверды
в подковном камени, из которого нет исхода.
Зима чумы и зима-чума
сияют с той стороны холма,
с которой сюда приходит каждое время года.

И ветер треплет триколор,
и черных чаек хор
неумирающих отпевает.
И нестроевой матрос
овсянкою кормит крыс
и говорит, что нас не бывает.

И встает невидимая стена
между нами-ними и ними-нами,
до серого неба с белого дна,
видимая во сне стена,
исписанная именами,
плохо покрашенная стена,
и над ней покрошенная луна,
а под ней волна с валунами.

Ночью играем в двадцать одно,
днем прибираем белое дно,
в подковном камени, из которого нет исхода.
Бубоны красивее с каждым днем,
и желтым подпрыгивающим огнем
горят осины, дубы и вообще природа.

Не летят сюда вольные
вороны корабельные,
но пока залив не покроет лед,
мы видим в окошко пляски
одушевленной лески,
и пленной рыбы полет

(несъедобной рыбы полет).

И доктор с фельдшерами
выходит на дозор
и слышат осьминоги
их странный разговор:

«Когда положит Бонапарт
семерку и туза,
мы кликнем джокера и он
проголосует за.

Когда запрут ворота
для коловратной волны,
мы будет их хранить – ведь мы
хозяева страны.

Когда зимой закроют
смертельное кольцо,
мы ослабевших увезем
к Сатурну на кольцо.

Когда настанет последний день
и посинеет свет,
я регистратору за все
подробный дам ответ».

Натягивается канат
и тучи движутся над
подковным камнем, из которого нет исхода.
Нам снятся челюсти акул
и жернова валов и гул
последнего отошедшего от берега парохода.

И в полдень гром
гремит над бугром,
и стены и рвы
зарастают на миг,
и мы видим нас, которые вы,
а вы видите нас, то есть их,
а они не видят ничего,
кроме форта одного.

В подковном камени, из которого нет исхода,
винтовые лестницы, кровати и запах йода.

и Пушкин стал нам скучен
и синяя скала
и камыши излучин
и детских рощ смола
и девы сонное бедро
и сон в степи под гром цикад
и пива светлого ведро
и плюшка и цукат

и в черной книге шифры
не значат ничего
и в белой книге цифры
молчат про вещество
и Пушкина не надо
ни нынче ни потом
в стеклянных рощах ада
его мы не прочтем

и пузырьки кальяна
не отвратят печальных дум
и важный стих Корана
не просветит бессильный ум
закрыли мудрости врата
и серебристого кота
не гладим никогда
беда беда

ушли обратно звуки
в одну из полых сфер
мы помним эти звуки
все эти у и эр
мы помним эту бурю
мы помним эту мглу
но мы уже не будем
играть в опасную игру
(и всякий звук теперь нам скучен
когда другому он созвучен)

(чижи клюют ежи снуют
а эти извиваются
оттягивают плоть
на свист не отзываются)

он был большой волной
он стал большою рыбой
большого моря рыбой
саркомой моря грубой

(у Клары есть кораллы
у Карла был кларнет
теперь кларнет усталый
в нем звуков больше нет

под них танцуют пчелы
и рыбы и жуки
латинские глаголы
одноглазые быки)

он стал как хлеб с ножом
он стал как уж с ужом
и поле и полкан
и водка и стакан

(ножи стригут стрижи поют
а эти издеваются
вытягивают плоть
и сразу раздеваются)

И черные дети на длинных садовых скамеечках
сидят.
И белые птицы на ангелов в мягких скуфеечках
глядят.

Пали стены Вавилона,
и в прах рассыпались упав,
и доносится в небо из каждого полого лона:
Паф.