Наталья Орлова - Записки, рассказанные вслух

Васька-мордоворот по-прежнему жил в подвале, ловил мышей и крыс, следил за порядком. От старушек он получил свою долю сочувствия. Но каждый раз встречая Тимку, предпочитал удалиться на безопасное расстояние под благовидным предлогом. Победа моего сиамца была полной и безоговорочной.

Каждое лето я проводила с Тимкой. Мама моя – вечный студент доучивалась, и тем летом как раз готовилась к защите диплома. Он приехала к нам, чтобы вместе со своей младшей сестрой подготовить сложнейшие чертежи для защиты дипломного проекта (сестра работала в конструкторском бюро и превосходно чертила). И вот в центре большой комнаты разобрали стол, как обычно делали по праздникам в ожидании гостей. Мы с Тимкой путались под ногами у взрослых, забрались под стол, устроив там домик. А на столе тем временем появились призывно шелестящие рулоны ватмана, миллиметровки, полупрозрачной кальки и прочие богатства чертежного таинства. Тимка прыгнул на стол. Понюхал баночку с тушью, сбросил вниз лежавший на краю дефицитный кохиноровский ластик, я стала рассматривать серого слона, нарисованного на нем. Ластик у меня забрали, Тимку со стола согнали.

Сестры сосредоточились на работе. Тимка с интересом наблюдал за ними. С барского плеча ему кинули скомканный кусочек кальки, который замечательно шуршал. Но стоило Тимке попробовать его на вкус, как калька предательски приклеилась к губе. Коту пришлось долго мотать головой и снимать лапой ошметок этой противной бумаги. Потом он брезгливо тряс лапой и был недоволен. Готовые подсохшие чертежи сворачивали рулонами и складывали отдельно. Пока, тихо переговариваясь, чертежницы склонились над очередным листом, Тимка подошел к готовым рулонам. Бумага была плотной и на вид вкусной. Тимка прикусил краешек. Острые зубы хорошо прокалывали ватман и при этом замечательно чистились. Кот увлекся процессом и даже начал чавкать. Этот звук и выдал его, что называется, с головой.

Его не просто согнали, но еще и не ясно за что отлупили тряпкой, о которую вытирали перья. Тимка обиделся и забрался на шкаф, оттуда с вожделением смотрел на плотные белые края ватмана. Он решил, что стоит подождать. И оказался прав, сестры сделали перерыв.

Тимка спрыгнул вниз и снова оказался на столе. Он только прикусил так манивший его уголок чертежа, как вернулась моя мама. Коту снова досталось. До самого окончания работы восхитительные листы не оставляли без присмотра. А потом убрали в темное и воняющее пластмассой нутро тубуса. Кот его понюхал и громко чихнул. Тимка был раздосадован и зол. В его умной ушастой голове стали созревать коварные планы мести. Но дело осложнялось тем, что у моей мамы не было своей комнаты, поэтому привычный трюк со шторами не годился.

Кот стал изучать свой объект – мою маму, – ходить по пятам, наблюдать. Домашние поняли, что его внимание не к добру. Мы хотели пойти в театр, мама достала гладильную доску и стала отглаживать мою парадную водолазку, которую привезла с собой. Белую с воротничком стоечкой и аккуратной аппликацией на груди. Погладив, она отнесла ее и положила на диван. Глаза Тимки радостно сверкнули. Он пошел в комнату, прыгнул на диван, обнюхал водолазку – она отчетливо пахала утюгом и врагом. Зажал передними лапами и выгрыз замечательную дыру. После чего с чувством исполненного долга пошел ко мне требовать поиграть.

Факт мести довольно скоро обнаружили. Водолазку пришлось выбросить, дыра была прогрызена с большим чувством и штопке не поддавалась.

Вечером кота ждало новое разочарование. Мама легла спать со мной, для этого разобрали диван. В Тимкиной голове не укладывалось такое безобразие. Я была его подопечной, его отвоеванной наперстницей в путешествиях в страну снов. Он побегал по квартире, а потом забрался под одеяло, устроившись между мной и мамой, уперевшись в нее всеми четырьмя вытянутыми лапами. Мою радость от приезда мамы он не разделил. И когда она наконец уехала со своими чертежами защищать диплом, я снова была в полном его распоряжении и под его присмотром и опекой.

Годы прошли, по законам мироздания, давно уже нет на свете Тимки. Но он живет в моей памяти. Иногда приходит в снах. И вижу я себя маленькой девочкой, обнимающей во сне сиамского кота, и слышу мурлыканье, тиканье часов с маятником. Тогда время перестает существовать. И прошлое воскресает в памяти, и я ловлю взгляд умных голубых кошачьих глаз. И кажется, что мой любимый кот вот-вот ткнется носом мне в щеку.

Сейчас Тимка продолжает жить на страницах моих рассказов, а значит, и в воображении читателя. Котам не ставят памятники, пусть эти рассказы, заставившие Вас улыбнуться, посмеяться, а теперь и погрустить станут «памятником нерукотворным» моему мохнатому другу детства.

Мне нравится наблюдать за происходящим вокруг, иногда мелочи и детали, невольно подмеченные, складываются в удивительные картины. Рассказы этого цикла – отголоски реальности, которая умеет и любит удивлять, поражать, наводить на размышления. Вероятно, рассказы этого цикла можно отнести к определению литература нон-фикшн, мне трудно судить. Давайте наблюдать за чудесами этого мира вместе.

Я люблю путешествовать, люблю поезда. Мне нравится смотреть, как за окнами вагона проносятся дома, дачи, сады и огороды, леса и просеки. В пути всегда хорошо думается. Есть несколько часов тишины, если, конечно, с попутчиками повезет…

Фирменный поезд Москва – N (идет до моей деревни, останавливается там в середине ночи всего на две минуты). Плацкартный вагон нового образца, все чисто, аккуратно. До отправления 10 минут, но в вагоне подозрительная пустота. Народ по перрону стремительно движется мимо – в другие вагоны. Но вот в полнейшей тишине начинают заходить – женщины, их роднит странное выражение лиц, замкнуто-сосредоточенное. Напротив моей боковушки садятся две дамы. Поворачиваюсь к ним с намеком на улыбку, готова поздороваться, но меня обдает холодом высокомерия. Ну, ладно, тише будет – пожимаю плечами, не очень-то и хотелось.

Все нижние полки заняты. Одни женщины в длинных юбках, как привидения перемещаются по вагону, метут подолами в проходах. Вот появляется главная. Стройная, с прямой спиной, плюшевым ободком на бесцветных волосах с бледными и столь же бесцветным лицом. Ее сухие губы вроде как улыбаются. Подходит к каждой. С любопытством наблюдаю, прислушиваюсь.

– Настюша, все хорошо, вам удобно? Я специально все нижние полки нашим заказала. Благослови Бог! – что-то прячет в узкий конвертик. И так каждой что-то говорит, и все-то у нее Любаши, Иринушки… Да уж…