Николай Тычинский - Рассказы не про всё

Вторая игра была более интеллектуальная. На тот же барабан клался коробок спичек, и ударом пальца по тугой коже надо было заставить коробок встать. Если он вставал на торец, это было верхом мастерства. Для своего хода каждый музыкально талантливый игрок выбирал свое изначальное положение коробка на игровом поле: одни ближе к краю (тогда стучать надо было не по центру, а между ним и коробком), другие клали коробок в середине и барабанили пальцем уже рядом с ним, кто-то экспериментировал и размещал его радиально под углом. Допускались к этой игре только элита оркестра: первые трубы, баритон, тенор, бас и иногда – тромбон. Никогда не светило попробовать себя в игре альтам, кларнету или вторым трубам из новичков. Хозяин большого барабана робко сидел в стороне от своего инструмента и даже не пытался как-то обозначить свою принадлежность к объекту игры. Только когда игру прекращали и надо было что-нибудь уже сыграть из музыки, барабанщик отважно бросался за инструментом, сметая по пути пюпитры с нотами, за что получал подзатыльники и тычки от «настоящих» музыкантов. Эта игра была не так опасна в смысле смущения публики; звук получался не такой громкий и глухой, как при игре в домино, а более звонкий, остренький, чистый. На него редко кто обращал внимание, наверное, его принимали за естественные природные звуки. Обычно играли по двое на щелчки. Право первого хода (стука) было у владельца коробка или победителя первого этапа. Правила игры порой менялись и совершенствовались, в этом тоже было развлечение и немалое творчество. Например, если коробок улетал со стола, то игрок на всю игру отстранялся от участия, или коробок открывался на три четверти и надо было уже не поставить его, а выбить из него спички, которые подсчитывались. Однако игра «в коробок» не была так азартна и быстро надоедала участникам соревнований. В «домино» играли чаще.

Однажды первые трубы с тенором так увлеклись игрой, что не вернули инструмент барабанщику, когда Андреич поднял свою палочку и грянул марш, а продолжали соревнование, при этом старались не облажаться и верно вести свои музыкальные партии. Теперь колотушкой стучали, уже не таясь, от души, потом колотушку бросали, а следующий оркестрант свободной от искусства рукой ее подхватывал и делал свой ход. Конечно, марш с неравномерно звучавшим барабаном слушался необычно, но это продолжалось недолго. Бешеные глаза Андреича в этот раз были страшнее его занятых дирижированием рук. Барабанщик, растолкав всех и утирая слезы, наконец, уже стучал в свой большой бубен, находясь, правда, не на своем положенном месте, а в середине оркестра.

Ох и досталось нам тогда!.. Некоторых Андреич даже обещал отлучить от оркестра. А вот публика снова ничего не заметила; разве что наиболее музыкально изысканные уловили в «Тоске по Родине» некоторую особую тоску и пронзительность, доходящую до смены ритма.

Оркестр любил играть как можно больше и разное. Если играть не давали, он все равно во что-нибудь играл.

Баба Аня, или, как ее сокращенно звали все в деревне, – Бабаня, встала, как обычно, без пятнадцати шесть. Старательно пробормотав утренние молитвы, долго умывалась холодной водой и на кухню, место своего обычного дневного обитания у окошка, вошла уже бодрой, хотя кряхтеть и охать не перестала. Эти продолжительные вздохи и бесконечные «господи, помилуй» сама она не замечала, не слышала, они были частью ее старушечьего дыхания.

Пока Бабаня пила черный чай с чабрецом без сахара, но с мятной конфетой, она прикидывала, чем займется в наступивший день. Это летом длинного дня на все не хватает, а зимой день короткий, но тянется, и заполнять его надо так, чтобы прошел он с толком. «Господь не зря так придумал, что летний день вдвое больше зимнего, чтобы постарались мы, а нам его все равно не хватает, ленимся, видать…» – потянуло ее философствовать. «Пирог испеку с картошкой и грибами, – вдруг сказала она самой себе вслух, – хоть и не пост еще, пусть будет постный. Зато яйцо намешаю…» Грибы у нее были и сушеные белые, и замороженные опята. Опят осенью сама собрала немного, да соседка еще принесла ей большой пакет. Так что она потом не знала, что с грибами делать, и забила ими целый ящик в морозилке. Благо он обычно у нее пустовал.

Бабаня обрадовалась, что придумала себе хорошее занятие, и полезла в угол у печки за мукой. Тесто надо было поставить сейчас же. Муки в большой железной кастрюле под деревянной крышкой не было. «Вот старая! Совсем бестолковая стала, с прошлого раза же еще знала, что мука кончилась», – она расстроилась, но решила не отступать, раз наладилась на стряпню. Магазин открывался через полтора часа, пока можно было прибрать в комнате.

На улице, когда она вышла, было темно, фонарь горел только над сельсоветом, а дальше была темень до самого магазина. Пробиралась она осторожно, боясь оступиться с тропинки или поскользнуться. Мороз к утру отпустил, дышалось легко. «Вот кости-то и ломало…» – сказала она в темноту.

– Бабаня, вы? Ой, хорошо, что встретила. Хотела забежать, но, думаю, рано еще, разбужу, – молодая соседка Валя, что жила через двор, догнала старуху.

– Здравствуй, Валя. На автобус торопишься?

– Да, но успею еще. Бабань, вы не могли бы мне на три дня рублей пятьсот одолжить? Врач вчера Светке выписал новые таблетки, а у меня денег уже нет. На работе стыдно занимать, неудобно. Выручите?

– Валенька, конечно, моя хорошая. Сейчас, только на свет давай выберемся, – они уже подходили к магазину, где горел фонарь, а над крыльцом сияла реклама. В кошельке как раз оказалась пятисотка. – Ну слава богу, что с собой есть. Держи, Валюша. Отдашь, как сможешь, не переживай. Со Светой-то кто остался, в садик же ее не повела хворую?

– Ольга Ивановна, соседка. С ней Светка нормально остается. Спасибо вам, Бабаня, опять спасаете меня прямо буквально. Через три дня верну.

– Беги давай, а то на автобус опоздаешь.

Бабаня постояла, глядя в след Вале, пока та не скрылась за поворотом. Поднялась на ступеньки магазина и вошла в нарядный и теплый продуктовый зал. Муку она всегда покупала алтайскую, из нее выпекалось все вкуснее. Когда брала пакет с мукой, подумала, что денег в кошельке может и не хватить. Положила муку на место и снова заглянула в кошелек. Там осталось чуть мелочи, ее не было смысла и пересчитывать.

– Бабушка, вы что-то не нашли? Помочь вам?

– Ничего, девушка, спасибо. Бабка старая деньги забыла. Схожу сейчас.

– А что хотели?

– За мукой я.

– Вы возьмите муку, а деньги потом занесете. Вы же еще сегодня пойдете сюда. Я вас помню, вы каждый день бываете. Живете, наверное, рядом.

– Недалеко, да. А ты городская, наверное, не знаю тебя.