Лена Коро - Мой второй. Моя вторая

– Ну, то-то же. А я уж подумала, ты меня осуждаешь. Веришь, я ведь только в секонде беру. А по другим магазинам, за продуктами я с Толиком езжу, он платит, я не могу его позорить.

Я утвердительно качала головой, но понять Ларку все-таки до конца не могла. Виски опять заломило, наверное, от того, что я сейчас не все ей сказала.

Где-то в мозжечке хлюпало воспоминание, как я в первый раз ощутила это противное чувство сомнения: взять-не взять. Мне было лет десять, и поехали мы с подружками на трамвае в кино на какой-то взрослый фильм. Матери об этом я не сказала, поэтому денег на проезд и на кино она мне не давала. Так как я дважды в неделю ездила в музыкалку, талоны на транспорт у меня были. Но, в любом случае, истратив два, мне пришлось бы потом или дважды пройти пешком или экономить на чем-то. А еще билет в кино надо было купить.

Зайдя в вагон, я хотела пробить талончик, но Ларка (как сейчас помню, это была она – такая с косичками и в очечках) сунула мне слегка помятый талон.

– Бери, стукни сильнее, никто не увидит, я первый раз всегда очень легко пробиваю.

Как не хотела я брать этот талон. Как будто чувствовала, что мне это с рук не сойдет. Только Ларка пихала и пихала: что у тебя деньги лишние, я тоже такой же бью. И я сдалась.

И как назло, через несколько остановок в вагон зашел контролер. Как я тряслась, подавая этот проклятый талончик! Может, старуха и не заметила бы, что талон пробит дважды, но я так волновалась, что она внимательно мой талон разглядела. Ни у кого так не разглядывала. Всех пропустила. А на моем споткнулась вроде. И как заорет: как фамилия, в какой школе учишься?

А тут остановка, я с подножки соскочила и бежать. Мне уж потом девчонки рассказали, что моя самая близкая подружка меня и заложила. Родителей к директору вызывали, и отец очень волновался, и разговаривал со мной после визита в школу очень низким тихим голосом. А потом, когда он уже умер, мать меня попрекала: это ты отца в гроб согнала. Как будто этот случай мог способствовать его инфаркту через три года. А может, и мог, ведь я-то до сих пор этот случай не забыла. Интересно, Лариска помнит?

– Слушай, а ты помнишь, как меня с твоим талончиком заловили?

Лариска засмеялась:

– А как же. Ты тогда как заяц по рельсам скакала. И тетка мне руку больно так вывернула. Ты не обижайся, но ведь мы все практически с такими талонами были, а поймали только тебя. И вообще, кто старое помянет…

Она встала, вытерла салфеткой губы:

– Краситься не будем. И так красивые.

И стала одеваться. Я тоже поднялась. Радость от покупки свитера как-то сжалась, хотя внутри меня подталкивало знакомое чувство – скорее выстирать и примерить, как положено.

Мать была дома, и, когда я открыла дверь, загремела кастрюлями. Я поняла, что был Лешка, и они поругались.

– Ну, что случилось? Где Маня?

– Как всегда, ничего особенного, – язвительно сказала мать. – Пришел, увидел, победил.

– А яснее?

– Чего уж тут яснее? Мы пришли из театра, такие довольные, еще в маркет зашли, я Манечке пироженку купила. Чтоб пока обед готовлю, есть не хотелось. А он уже на диване лежит, рыбой весь дом провонял.

– Так он, может, хотел обед сварить. Пришел, никого нет, на плите пусто…

Мать не дослушала.

– Кто его просит обед варить? Взял мою новую сковороду, и рыбу на ней жарить.

На слове «рыба» мать сделала ударение, чтобы мне ясно было, что сковороду испортили.

– Господи, да куплю я тебе еще одну.

– Миллионерша что ли, каждый месяц сковороды покупать?

Мать забухтела что-то невнятное и отвернулась к мойке.

– Так Маня где?

– Увел он Маню. В ресторан.

– Зачем, она же рыбу любит? Пообедали бы дома.

Мать не ответила.

– Так, что случилось?

– Ничего не случилось. Повел Маню в ресторан. Они у нас богатые, извозчиками работают, им это дело привычное – по ресторациям шастать.

Я взяла телефон.

– Леш, это я. Маня с тобой? Что делаете? Суп едите? А чего дома не поели?

И тут мне стало стыдно. Трубку взяла дочь.

– Бабушка обед в мусор выкинула и начала на папу кричать. Ты, мамочка, не беспокойся, мы уже поели. Если хочешь, приходи к нам.

– Не, доча, пообедаете и домой.

– Папа не пойдет. Он обиделся.

– Может, отойдет, ты его приводи.

Я нажала «отбой».

– Мам, ты совсем рехнулась? Зачем продукты в мусор выкидываешь?

Мать стояла спиной, но по тому, как затряслись ее плечи, я поняла – сейчас начнется истерика.

– Он меня из дома выжива-а-а-ет, – затянула мать и потянула к глазам подол передника.

– Да кто тебя выживает? Пришел муж, решил обед приготовить, тебя же не было…

– Какой он тебе муж? – Мать резко повернулась, голос стал жестким. – Он трем бабам муж.

– Ну, не трем, а двум…

– Господи, как будто не я тебя воспитывала. Никакой гордости в тебе нет. Твой Леха и с первой не развелся, и на тебе жениться никогда не хотел. А теперь у него, наверняка, третья баба есть. Неделями не ночует.

Тут обозлилась и я.

– Это он из-за тебя не ночует. Кому охота твои претензии целыми днями выслушивать? С первой он не живет десять лет, ты это прекрасно знаешь, она сама тебе жаловалась, что только деньги на дочку дает и все. Не знаю, чего ты хочешь? Я переехала к тебе, ты же сама просила. Мы квартиру отремонтировали, тебе новую кровать купили…

– Переехали не потому, что я звала, а вы комнату свою продали, чтоб машину купить. Жадные, все денег не хватает.

Я сбавила натиск – тут мать права, денег мне действительно постоянно не хватает.

– Но ты же знаешь, мы не пьем, не курим, я в секонде одеваюсь…

Вдруг слезы подступили к горлу. Мне стало себя жалко. Это несправедливо. Собственная мать не понимает, как мне тяжело постоянно держаться на плаву. Манечка в элитной школе учится – столько денег уходит. И на одежду приличную, и на всякие поборы. То придумают на каникулы детей в Питер везти, то новую спортивную форму надо, то книги заставляют читать, каких в наших нищих библиотеках нет. И покупаю. Каждая стоит в три раза больше, чем мой свитер.

Это мне еще повезло родить от порядочного мужика. Он и первой семье своей помогает, и мне хоть немного, но дает. И Маню одевает, и на отпуск ссужает деньжат. А то, что не живет постоянно с нами, так мать виновата.

У него ночные смены, он таксистом работает. Ему обедать в три ночи положено. А мать ругалась, что он ее будит, посудой на кухне гремит. Вот он и перестал ездить сначала по ночам, а потом и по три дня может не показаться. А чего ему, собственно, здесь делать? Когда прижмет, мы с ним на квартире его друга холостого встречаемся. Там он, говорит, и ночует.

Сегодня я на работе ни свет ни заря. Пятница, у нас много заказов на торты. Я люблю печь свадебные. Собственно я только их и пеку в последнее время. Для других заказов взяли недавно новую работницу, она по будням пирожные печет, мне помогает, а в пятницу – заказные торты. Но она придет позже, вместе со всеми, к восьми.