Вера Скоробогатова - На пути в Иерусалим

– Почему парни лучше девочек, мам? И чем ты хуже этих Аничковых? Ведь ты очень красивая! Расскажи нам о бабке и о Кирилле, – с нажимом потребовала Анисья. Она никогда не называла его папой. – И почему он так поступил – в Обводном канале? Ведь никто не имеет права сам уходить из жизни! Я ничего не понимаю!

– Думаешь, я понимаю, анчутка? – насупилась Катя. – У него было всё, что нужно для счастья, но он не хотел жить. Он мечтал о другой стране, других детях, другом уровне достатка! Он оказался слабым человеком и ничего изменить не мог. Он надеялся на чудо, и в том, что оно не происходит, винил меня. Наконец, понял, что его фантазии никогда не осуществятся. Вспылил и выразил миру свой протест! Думал, на дне канала его душеньке станет легче.

– Кирюшка – слабый?! – с возмущением перебила ее Анисья. – Разве он не был монстром?

– Только с нами. В семье быть монстром проще всего, анчутки. – Катерина почувствовала, как от слез защипало в носу и поспешила отвлечься. – Это старая притча. После революции прадед Кирилла подался в Баварию, а потом перебирался то в Голштинию, то в Саксонию. Германия в тридцатых годах процветала. Дела дедушки пошли в гору. Он разбогател, переселился в Бельгию и составил хитрое завещание для далеких потомков. «Мне грустно оттого, – говорил он, – что мои правнуки, – четвероюродные, пятиюродные братья, – станут друг другу чужими людьми, их дороги разойдутся в разные стороны. Между тем, для меня эти юноши будущего одинаково драгоценны. Пусть их свяжет общее дело!

И вот, прошло много десятилетий. Сменились поколения, родились правнуки. Иногда Кирилл с досадой рассуждал о процветающем семейном бизнесе в Антверпене, которым управляли троюродные братья и их сыновья. Говорил напыщенно, туманно, и я не разобралась, что это за бизнес. Знаю только, что, роди я сына, Кирилл получил бы долю наследства и купил бы свой магазин. У нас появился бы собственный бизнес. Он мечтал об этом. Обожал антиквариат. Но разве финансовая неудача – это повод для суицида, анчутки?

– Значит, бизнес важнее семьи? И ты тоже надеялась на наследство, мама? Иначе не рожала бы детей? – испуганно прошептала Аня.

– Не знаю. Я хотела, чтобы ваш отец был счастлив со мной. Катя всхлипнула. – Он любил меня и хотел жить только со мной. Ведь он не завел сына от другой женщины, хотя мог бы.

– Но вы с ним не были счастливы, так зачем вместе мучились? – Анисья в упор смотрела на мать, будто допрашивала ее.

Катерина утирала катившиеся по щекам слезы:

– Любовь не обязательно приносит счастье, анчутка. Гораздо чаще это – страдание, неизбывное. Уйти – вовсе не решение проблемы. Как говорила бабушка:

«Море высохло и небо в лето засухи великой, в год огня, мучений полный. Нет уж проку речкой литься, или бить ключом болотным… Смирно стой, не извивайся, да зажми покрепче раны.»

Я не смогла дать вашему отцу, анчутки, ни подлинной любви, как в книжках, ни сына, ни богатства. И какой-то неведомый дух, по имени Айталына, утащил его на дно Обводного канала!

Вскоре Катя вновь устроилась работать медсестрой в частную клинику, вылечила зубы и через несколько лет вышла замуж за химика Максима Ивановича. Новый муж, темноволосый, с проседью, очень полный, был значительно старше Кати. Достаточно состоятельный, он все же не имел жилья и поселился в квартире Голубятниковых.

– Ну, маман, – ворчала Анисьюшка, – тебе лень или ты боишься поискать молодого красивого принца. Гораздо проще понравиться бездомному пенсионеру. Когда ты, наконец, поумнеешь?

– Да какому принцу я теперь нужна, анчутка? – резко бросила мать. – Все они, небось, думают так же, как твоя спесивая бабка:

«Уходи ты прочь, чухонка, ты, презренная, подальше! На утес, в жилье медвежье, к лешему в его пещеру. На пожоги, в лес сосновый…»

– Ты не права, – упорствовала дочь. – Я видела: часто женщины с детьми, намного старше тебя, к тому же зловредные и страшные, находят обаятельных молодых мужей.

Но Катерина уверенно заявила:

– Не хочу никого другого, анчутки! Я буду любить Максима! Он – герой мой драгоценный, он – мой ясный свет в оконце.

Сестрам пришлось смириться.

Отчим был добр к девочкам и помогал им с учебой. Теперь с лица Кати не сходила улыбка. Мать сверкала новыми белыми зубами, ни на кого не кричала, примеряла новые наряды, и сердца дочерей постепенно оттаяли. Однако сестры остро чувствовали: они не родные Максиму. У отчима была тридцатилетняя дочь, которая недавно родила ему внука, и часто подкидывала ребенка дедушке. Тот расплывался в умильных улыбках и никогда ей не отказывал.

Тридцатишестилетняя Катя раздраженно фыркала и долго выговаривала мужу:

– Но ведь ты несешь его мне! А причем тут я?! Нашли бабулю! Снова я, краса-девица, угодила в сети злые! Отпусти меня отсюда, или крышу разломаю, вырву бороду седую, стекла разобью в осколки! Мужчина с дедовским сознанием не имеет права жить с молодой красоткой!

– А я тебе что говорила? – хихикала из-за двери Анисья.

– Тише, мой ангелочек, – отвечал Максим жене. – Ты – моя самая главная, самая любимая малышка.

Аннушка затыкала уши. Ей никто, никогда не говорил этих нежных и очень желанных слов.

– Я не могу, не имею права любезничать с тобой, – запросто объяснил Ане отчим. – Потому что, едва мы с тобой не поладим из-за какой-нибудь мелочи, ты тут же объявишь меня педофилом. Это у вас, юных девушек, вошло в моду. А я дорожу своей семьей и своей профессией.

Ане ничего подобного не приходило в голову. Она изумленно выслушала отчима, а потом, усевшись удобнее в кресле, попросила рассказать ей истории про педофилов. Максим наморщил лоб, роясь в памяти:

– В жизни я не встречал настоящих насильников, зато лично знаю честных мужчин, которых оболгали ученицы и падчерицы.

Аня слушала с любопытством, в то же время понимая, что возможность отцовской любви исключена для нее навсегда.

Между тем, Анисья была одержима идеей поиска антверпенских родственников, и к всеобщему удивлению, добилась желаемого. Вскоре эта бойкая, высокая девушка с пушистыми светлыми волосами обаяла одного из своих четвероюродных братьев и вышла за него замуж. Не по любви, а в пику покойному родителю.

– Зачем нужна любовь? Посмотри на мать, – грубо объяснила она Аннушке, расстроенной поступком сестры.

Та со слезами бросилась ей на шею:

– Не уезжай! Без любви тебе будет плохо! Я чувствую: ты сгинешь в этом Антверепене!

Но Анисья с раздражением высвободилась из сестринских объятий:

– Ах, отстань, глупышка! Ничего ты в жизни не понимаешь!

Нахохлившись, горестным взглядом наблюдала Аня за последними сборами одетой в джинсовый костюмчик сестры, и отчего-то прощалась с ней навсегда.