Татьяна Гржибовская - Господин исполнитель

Солист сидел отрешённо за роялем, словно не было зала, наполненного публикой, не было оркестра – только льющаяся откуда-то с высоты музыка вступления. В какой-то момент он уловил нужную струю, коротким взмахом поднял руки над клавиатурой и точным движением опустил на клавиши. Будто вспыхнула молния – прозвучал первый аккорд Первого концерта Чайковского. От пианиста в зал хлынули потоки энергии. Колкие мурашки забегали по рукам Веты. Улыбка и грусть сменялись на её лице…

В зале царила напряжённая тишина. Поклонники Кречетова готовились торжествовать победу: всё шло блестяще, как и следовало ожидать. Профессионализм пианиста безупречен. Оппоненты изводились завистью – придраться не к чему. Этот конкурсант – бог за роялем. Кажется, для него нет трудностей в исполнении, словно он с роялем родился. Может быть, так играл гениальный Лист.

Вета, увлёкшись, не замечала ничего вокруг. Между тем за ней наблюдали. Если бы она оглянулась, то увидела бы колоритного брюнета лет тридцати с небольшим, в модном льняном костюме. Габаритами он напоминал популярного некогда певца Демиса Руссоса. Его тщательно уложенные волосы, ухоженное лицо и руки наводили на мысль о нетрадиционной ориентации. Это Лёнечка, Леонид Беленький, Лёнька – друг детства и сокурсник Владислава Кречетова по консерватории. Лёнечка не относился ни к поклонникам, ни к оппозиции. Здесь были свои интересы. Ему надо было отловить Влада, чтобы сделать тому предложение. Не то, о котором вы сейчас подумали, а деловое.

Беленький не видел Кречетова почти десять лет. Тот, как слинял от армии после второго курса, так словно сквозь землю провалился. Говорят, выиграл грант и учился в Кливленде. Говорят, взял все мыслимые и немыслимые премии на конкурсах в Европе и Америке. Говорят, в деньгах купается. И жена у него из звёздного семейства. Какие же черти его сюда принесли? Наслаждался бы дальше успешностью. Не всем такое выпадает. Только гад он, потому что бросил Катьку Латышеву, скрипачку с их курса. Все знали, какая у них любовь. И вдруг – на тебе. Исчез и не оставил никаких координат. Теперь этот зазнайка здесь, а ему, Лёне, даже не позвонил, будто номера не знает. Конечно, смотри, какой крутой, костюмчик от Версаче. А играет!.. играет вообще как сам дьявол!

Такие или приблизительно такие мысли вертелись в голове Беленького, пока он на балконе ждал, когда Кречетов отыграет свой концерт. Без дураков, рядом с Владом на этом конкурсе поставить некого. Вон он что вытворяет!

Лёнечка рассматривал присутствующих в зале. Отсюда, с высоты, он определял знакомых по затылкам. Таковых было много. Вся консерваторская братия. Самые ушлые с их курса за границу махнули, осели там. Другие здесь к профессорам приткнулись – до седых волос будут в ассистентах тухнуть. Профессора из консы – так они между собой называли консерваторию – на заслуженный отдых не уходят, только прямиком в могилу. Вот тогда вакансия освобождается.

Беленький увидел до боли знакомый затылок Тимоши – Тимофея Ипполитова. Детский такой, пушистый затылочек. Леонид ещё в школе на этот затылок нагляделся – Тимофей впереди сидел. Он всегда хороший мальчик был, уважительный. Профессорша в консерватории ему благоволила. Тимоше повезло, он быстро продвинулся на должность доцента. Ему семью кормить надо. Танька – вон она рядом, с короткой стрижкой, как пятнадцать лет назад. Тимохе недавно дочку родила. А ещё пацан у них под стол ходит. Всё по конкурсам разъезжали, теперь навёрстывают упущенное. И не надоели друг другу! Вот тебе школьная любовь.

Лёнечка продолжил своё «путешествие» по зрительному залу – перебежал глазами на витиеватую причёску. «Ах ты, чёрт!» Стерва, которая снится ему в ночных кошмарах! Совратительница невинных мальчиков. Никто-никто не знает об этом, кроме самих мальчиков. Он с удушающей тоской и накатывающей от неприятных воспоминаний тошнотой перевёл взгляд на членов жюри и нашёл маленькую фигурку с седым лысоватым затылком. Профессор Добрышев. Их с Владом общий преподаватель. Классный, неподражаемый пианист. Хороший человек. Редкость для сегодняшней консы. Да, не надо, чтобы он узнал, чем его ученик Леонид Беленький деньги зарабатывает. Расстроится, а то ещё, не дай бог, переволнуется да сыграет в ящик – это ж старая гвардия. Преданность делу и прочее. Классическая музыка для него царь и бог. Святое, короче. Он просто не поверил бы, что пианист, его ученик, способен на такое. Лёня вновь переключился на соседку слева в переднем ряду. Милая особа. Ишь, как её Кречетов очаровал! Сидит, не шелохнётся. Глаз с Владика не сводит. Ещё бы! Он того стоит, чтоб на него любоваться. Лёнечка испытал гордость за свою сметливость: не зря пришёл, ведь ему нужен именно Владик. Чтоб вот так очаровывал, только чтобы его, беленьковскую, публику.

Последние отголоски второй части концерта растворились где-то в глубине сцены. Прошелестели по залу вздохи умиления, кашель завистливой досады, пробежались по рядам шепотки на цыпочках, прошуршало бумагами жюри. Цунами третьей части концерта обрушилось и подхватило сидящих в зале. Не утонуть было невозможно: напор мятущихся чувств великого композитора вовлёк слушателей в гигантскую вселенскую воронку. Поток музыки затопил зал и бился в стены, как невидимые морские волны. Кружилась в феерическом водовороте музыкальных гармоний Аля, уцепившись за рукав папиной джинсовой рубашки. Гигантское течение чувств подхватило и унесло из реальности романтичного Михаила. Где-то у берегов своей молодости переживал волнение директор Шахов. Песчинкой в вихре звуков ощущала себя Вета. И только Леонид Беленький с пика недосягаемости отстранённо наблюдал за происходящим в зале.

И вот, когда волшебство гармоний и мастерство таланта пианиста близки были к точке апогея, произошло Что-то. Это Что-то было невидимым и страшным. Таким страшным, что тишина в зале вдруг стала мёртвой, как в склепе, тяжёлой и душной. Онемение сковало и поклонников Кречетова, и оппонентов, отчего картина в зале напомнила Лёнечке момент детской игры «Море волнуется раз, море волнуется два», когда на счёт «три» играющие превращаются в каменные изваяния. Позы бывают до того нелепы – обхохочешься. Так и сейчас: зал представлял собой музейное собрание истуканов. Странно смотреть: как по команде слушатели открыли рты и выпучили глаза, – ну точно человекообразные рыбы.

Внезапность произошедшего парализовала зал на несколько секунд. Потом отпустило. Сквозь возникший хаос перешёптываний, ахов и покашливаний пробивались возгласы: «Ах, как жалко, как жалко!» Мужчины чесали подбородки, женщины прикладывали платочки к глазам. Какие-то молодые люди торопливо покидали зал, на ходу включая мобильники. Профессор Добрышев покачивал головой из стороны в сторону, как китайский болванчик-будда слоновой кости из Лёниного детства. Тимычева Танька заламывала руки. Тимофей успокаивал её, поглаживая по плечу. Милая особа, прихлопнув невольный вскрик ладошкой, так и сидела не шелохнувшись, как припечатанная. Не находил, да и не мог найти Леонид жену Влада, потому что понятия не имел, как она выглядит, эта звёздная жена, но мысль о ней в его голове всё-таки промелькнула: ей-то всё это как? Не она ли – та девушка? Вскочила как ошпаренная с первого ряда. Несётся к выходу. Каблучища стучат, как набат. Не то рыдает она, не то хохочет в истерике?