Николай Пинчук - Кашалот

С точки зрения автора – совершенно не нужное. Но, как показала обратная связь со многими читателями, в ряде случаев приходится кое-что терпеливо объяснять. Поэтому лучше уж сразу. Итак.

Кому-то эта повесть может показаться фантастической.

Нет. Она, конечно, художественная (сиречь «все персонажи и события вымышлены, любые совпадения – случайны»), но совершенно реалистическая.

Ибо, во-первых, автор имеет сына с синдромом Каннера (одна из форм аутизма), а также работает в Неформальном обществе поддержки людей с аутизмом «Маленький принц», г. Владивосток ( www.malenkiy-prints.ru) со многими ему подобными. Так что образ главного героя собирательный, но вполне аутентичный реальному типу таких людей.

Во-вторых, автор за свою 30-летнюю педагогическую деятельность многократно работал в детских лагерях, подобных описанному в повести, так что и эту «кухню» знает получше иного «шеф-повара».

Так что – реализм, реализм и ничего кроме реализма!

P.S.: В начале были пьеса и спектакль: ( https://youtu.be/ikqJmKMfSPA), потом пьеса переписалась в повесть, которая заняла 3-е место на VII Международном фестивале детской литературы им. Корнея Чуковского (Украина, Одесса-2018) в номинации «Проза для старшеклассников и юношества».

Ну, поехали…

Тарелка с кашей приятно греет ладони. Запах кипячёного молока успокаивает. Сейчас весь покой – здесь, в руках. Белый круг тарелки, внутри круг поменьше, тоже белый, только с жёлтыми разводами масла – каша. И теплота. И запах. Это покой.

Всё, что вокруг – очень тревожно. Очень громко и враждебно. Особенно там, где дают кашу. Где все едят, и должен есть Ванюша. Он там не может есть. Много шума, много других, и эти другие опасны. Не все. Но многие. Не хочется с ними. Уйти. Унести покой в руках.

Эту комнату все называют «холл». Ванюше нравится холл. Он почти как дома зал. Тут есть диван, ковёр, телевизор, шкаф с книгами и видеодисками. Дома ещё есть спальня, кухня, ванная и туалет. Здесь тоже всё это есть, но они не такие как дома. Совсем не такие. А вместо уютной кухни это большое, слишком большое место, и название у него слишком длинное, Ванюше трудно его выговорить: «сто-ло-ва-я», где всегда так много людей, и все шумят, гремят посудой, ходят туда-сюда – как можно здесь есть? Еда – это покой. Есть надо там, где спокойно.

А холл – он почти как дома. Здесь можно. Только когда ты здесь один. Потому что, когда сюда приходят остальные – холл становится почти как столовая. Приходят, занимают диван, много и громко говорят, размахивают руками, ходят вокруг, подходят… вот это самое плохое, когда подходят. Зачем подходят? Опасно. Ванюше всегда хочется сжаться, особенно когда прикасаются. Когда прикасаются – это самое плохое из самого плохого. Если не мама. Если не папа. И ещё несколько человек, которые свои.

Все другие – чужие. Когда они подходят – страшно. Когда прикасаются – больно. Не так больно, когда Ванюша схватил только что закипевший чайник и обжёгся. И не так больно, когда наступил на осколок стекла и порезался. И не так, как однажды бежал вниз по улице, споткнулся и шлёпнулся с разбега об асфальт, ободрал себе локти и ладони. Такую боль он переносил легко, иногда даже смеялся. А тут совсем другая боль, она не снаружи, она внутри тебя вдруг появляется, где-то в животе, а потом ударяет в голову, и всё перед глазами плывёт, и всё тело трясёт, и всё это вроде не больно… но очень больно. Случается, и так, что никто чужой тебя не касается, но случается что-то другое – резкий звук, яркий свет, незнакомое место, где много чужих… да мало ли что может случиться, но всегда одна и та же боль, которая как будто и не боль, но гораздо хуже боли. И для этого…

Для этого у Ванюши на шее на ленте висит надувное резиновое кольцо с пищалкой. Игрушка, которую обычно покупают для совсем маленьких детей, которые даже ходить ещё не могут. Они лежат в своей кроватке, тискают это кольцо, а оно пищит. Так они развлекаются, пока больше ничего не умеют.

Но Ванюша уже не маленький, ему 12 лет. И для него это не игрушка. Когда ему вдруг становится так больно, он из всех сил сжимает кольцо, затем отпускает, затем снова сжимает и опять отпускает. Кольцо пронзительно пищит, и Ванюше становится легче. Как будто не ему больно, а вот этой резинке. Это она страдает и пищит от той боли, которая пронизывает всего Ванюшу от живота до головы, да так, что ещё и в ноги отдаётся.

Когда Ванюшу привезли сюда и оставили совсем одного, без мамы и папы, кольцо пищало очень часто, едва ли не каждую минуту. Теперь пореже, вроде привык немножко. Но всё равно очень тревожно. И время от времени резкий писк от Ванюшиной груди заставляет вздрагивать и морщиться всех вокруг.

Папа сказал: «Ты уже большой мальчик, тебе надо привыкать к обществу…» Мама сказала: «Побудешь здесь недельку». Ванюша не знает, что такое «общество» и «неделька», поэтому спросил: «А завтра?» Обычно родители отвечали: «А завтра утром приедем за тобой, и мы вместе поедем в парк (или в кино, или просто домой)», и было понятно и спокойно. Его раньше никогда не оставляли у других (например, у бабушки) больше чем на одну ночь. Но на этот раз папа ответил: «И завтра здесь побудешь, и ещё шесть дней» – показал он на пальцах и пересчитал их: «Вот, смотри: один день, два, три, четыре, пять, шесть…» Мама поспешила добавить: «А потом мы тебя заберём!» Ванюша понял, что здесь ему придётся пробыть одному очень долго, но главное – заберут. Только непонятно, когда именно, и от этого тревожно, но всё равно заберут. Если мама и папа так сказали, значит так и будет. Им он верит.

В холле никого нет. Это хорошо. Доска! Большая белая железная доска на колёсиках, на ней несколько цветных маркеров и губка для стирания. Надо проверить, всё ли в порядке.

Ванюша поставил тарелку на ковёр и подошёл к доске. Так. Зелёная спираль, начинаясь в середине, разворачивается и упирается своим концом в синий прямоугольник вверху слева. Справа чёрный вытянутый прямоугольник, а за ним несколько маленьких закрашенных красным треугольничков. Ещё несколько небольших коричневых прямоугольников выстроились в ряд по нижнему краю. Вроде всё на месте.

Он нарисовал это ещё в первый день, когда отказался идти со всеми на прогулку, потому что страшно – они даже не представляют, как страшно идти на прогулку с чужими, да ещё и в чужом месте. Его уговаривали то мягко, то строго, то опять мягко, то снова строго, даже попытались взять за руку и повести силой, но Ванюша вырвался, упал на колени, согнулся так, что голова почти касалась пола, и кричал: «Не! Прогулка! Не! Прогулка!» Резиновое кольцо надрывалось от непрерывного пронзительного писка.

Ушли без него. Только Валентину оставили присматривать. Хорошо, что её. Теперь Ванюша знает, что Валентина – своя. Тогда ещё не знал. Но Валентина всё правильно сделала. Не стала приставать, расспрашивать, успокаивать. Просто взяла из шкафа книжку, села на диван и стала читать. Но Ванюша чувствовал, что она его видит. Не глазами видит – глаза были направлены на раскрытую книгу – но как-то видит. Ванюша и сам умел так видеть не глазами – спиной, шеей, затылком, чем-то ещё, что внутри. И сидя на полу согнувшись, спиной к читающей Валентине, он видел, что она видит его. Ну и пусть видит. Лишь бы не трогала.