Изабелль Брум - Карта нашей любви

– Я не хотела, чтобы все так получилось, – продолжала Дженни, обводя рукой комнату и с отвращением морщась. – Надо было отдать тебя кому-нибудь. Нам обеим было бы лучше.

Холли вздохнула. Когда-то такие слова заставляли ее убегать по лестнице в слезах, но уже много лет она понимала, что мать говорит это, чтобы задеть ее. Дженни всегда сокрушалась о том, какая она плохая мать, когда напивалась, но через несколько секунд после мук совести она переходила в нападение, бубня глупости о том, что она достойна другой жизни и не виновата, что все так закончилось. Холли жалела мать когда-то давно, когда Дженни пятый или шестой раз сорвалась, а теперь считала, что мать просто выбрала более простой путь. Она знала, что сможет победить алкоголизм, если постарается, но желание было не таким сильным, чего дочь никак не могла ей простить.

– Мам, поешь чего-нибудь, – сказала она, указывая на жареную фасоль, которую только что поставила на стол.

Дженни сморщила нос и потянулась за своей кофейной кружкой. Холли всегда удивлялась, почему мать пытается скрыть, что пьет. Для них обеих это давно стало жестоким, неприкрытым фактом. Прошло много времени с тех пор, как Холли выливала содержимое бутылок в раковину – кроме скандалов это ни к чему не приводило. Теперь у нее не осталось сил на борьбу с Дженни.

Ее всегда удивляло, какое горе она почувствовала несколько недель спустя, когда мать умерла. Ей казалось, она неспособна вообще что-либо почувствовать, не говоря уж о грусти потери такого ужасного соседства. Но шок от смерти матери походил на удар стального шара по стеклянной стене. Холли чувствовала себя совершенно развалившейся на части и со страшной болью собирала себя обратно по кусочкам.

Холли лишь обрывками помнила тот день, когда умерла мама. После того как она ее нашла, она вернулась в коридор, где, судя по всему, потеряла сознание. Когда она очнулась, то несколько часов сидела на полу, уговаривая себя встать и позвонить в полицию. Но не могла – она словно корнями вросла в пол, как старая яблоня на заднем дворе школы. Некоторые дети все еще лазили по ней в надежде, что кривые ветки укроют их незаконные сигареты. Холли никогда не лазила с ними, предпочитая наблюдать со стороны. Она ненавидела себя за зависть к ним, с их туфлями из «Топ-шоп», крашеными волосами и простой жизнью. Они даже не представляли, насколько у них все хорошо. Холли выслушивала их страдания по поводу очередного разрыва с дружком или слезы из-за того, что им не покупают последнюю модель мобильного телефона. Как же ей хотелось заорать им в лицо.

Она совершенно не помнила, как набрала телефон Службы спасения, но около восьми вечера приехала «Скорая» вместе с полицией. Пока врачи в куртках с неоновыми полосками быстро делали свое дело, женщина-полицейский села рядом с ней на пол в коридоре и взяла ее руки в свои.

– Тебе надо сейчас поехать с нами, Холли. Все будет хорошо.

Но ничего не было хорошо. Никогда, с тех самых пор.

Совсем забыв про черепашку, Холли вздрогнула и уронила ее на кровать. Фигурка слегка подпрыгнула и скатилась на пол.

– Черт! – Она встала на колени. Слава богу, мягкий коврик спас черепашку. Холли наклонилась, чтобы поднять ее, и вдруг увидела бежевый чехол, выглядывающий из-за запыленной потрепанной обувной коробки.

– Ух ты, да это легенда, – выдохнула она, вытаскивая чехол и проигнорировав коробку. Откинув крышку, она громко ахнула, потому что там оказалась блестящая, хорошо отполированная швейная машинка. Это было истинное воплощение красоты, и Холли почувствовала искреннее восхищение своей покойной тетей. Если Сандра любила шить, у них гораздо больше общего, чем Холли сначала подумала.

Прошло много времени с тех пор, как она последний раз работала на машинке, но как только она провела пальцами по ручке, ее наполнило острое желание достать все старые вещи, которые она упаковала, и перешить их. После смерти мамы это стало необходимостью. Покупка одежды на рынках и в секонд-хендах быстро превратилась в любимое занятие Холли. Она обожала весь процесс – подбирать материал, рисовать будущую модель и создавать заново каждую вещь. Она любила шить что-то новое и красивое из того, что люди уже выбросили – в этом занятии заключалась какая-то магия.

Хотя она перестала шить, когда нашла первую приличную работу с нормальным заработком, Холли сохранила все свои материалы и спрятала в глубине шкафа. Руперт никогда не будет там ничего искать, а понимание того, что коробка там стоит, дарило Холли необъяснимое приятное чувство.

Стоя на коленях и чувствуя, что ноги уже занемели, Холли снова задумалась о том, почему бросила свое хобби. Да, теперь ей не нужно перешивать для себя одежду, но почему она перестала делать то, что ей так нравилось? Думая об этом сейчас, она поняла, что прекратила шить как раз в то время, когда познакомилась с Рупертом. Она пыталась представить, как сидит за барной стойкой в его элитной квартире в Восточном Лондоне, строча на машинке, пока он смотрит телевизор. Нет, этого никогда не будет. Он не поймет. Он бы посмеялся над ней и предложил сходить по магазинам. Он бы сказал, что это извращение – заниматься обносками других людей. Однако здесь ничего не помешает ей шить. Здесь она совсем одна, свободная от мнений других. Достав стопку одежды из чемодана, подхватив другой рукой машинку, Холли выключила радио и спустилась вниз, приготовившись работать всю ночь.

Она решила начать с чего-то относительно простого – лоскутного полотна, которое можно было бы повесить на пустую стену около задней двери. Она вспомнила, что видела приличные ножницы в одном из кухонных ящиков, достала их и занялась кучей старых блузок и юбок, которые принесла из комнаты.

Используя две старые кружки в качестве пресса для ткани, она размечала неровные квадраты карандашом, чтобы потом их вырезать. Это была кропотливая работа, но Холли мгновенно почувствовала успокоение от монотонного занятия. Вскоре у нее накопилось достаточно деталей, чтобы начать шить, но она потратила еще минут десять, раскладывая их на полу, чтобы выбрать схему. Было заметно, что Сандра с любовью подбирала все рисунки и узоры в доме, и Холли с улыбкой представила, как замечательно впишется в интерьер готовое полотно, когда утреннее солнце заглянет через стекло заднейдвери.

Это было так правильно – снова сидеть за швейной машинкой, придерживать пальцами нитку в бобине, подтягивать ткань, наблюдая, как кончик иглы входит и выходит из нее. В какой-то момент она почти забыла, что находится в чужом доме, в чужой стране. Имело значение только то, что делали ее руки, что видели ее глаза и что говорило ей сердце. В этом месте Холли почувствовала себя счастливой.