Эльшан Таривердиев - Нагретый песок приморского рая. Роман

Сеймур, мучаясь совестью, посмотрел на удаляющего от его взора, бывшего моториста Каспийского пароходства. Дядя Паша был на пенсии, и любил лишние деньги, но в виде папирос и бутылочки прохладного пива.

– Обязательно отнесу! – заверил брата Сеймур. – Вернемся с дачи, я куплю ему папирос.

– Конечно, отдай, а то видел афиши…, хорошие зарубежные фильмы будут идти, – Фархад был старше, и от того мог мудро рассуждать.

Отстояв на светофоре, несколько минут, микроавтобус тронулся по задуманному маршруту, вдоль сада 26- ти Бакинских Комиссаров. Большой мемориальный комплекс, возведенный и строго охраняемый Советским государством, как дань памяти двадцати шести мужчинам зверски замученных, расстрелянных темными силами мирового империализма за свободу и независимость города, в котором многим из них не довелось даже родиться, и даже не суждено было провести свое детство. Небывалая редкость человеческой натуры – любить всех без разбора, невзирая на веру и расовую принадлежность. Вопрос только был в том, почему не интернационалисты, а комиссары.

Жители Баку тоже не остались в долгу – свою большую любовь к убиенным за правое дело, они увековечили в камне, на который, запретили себе даже дышать, не говоря уже о том, чтобы ступать на него ногами. И со всей серьезностью желали наказание тому, кто решится на подобное кощунство. Самая большая и ухоженная могила города Баку – была круглой как тарелка и черная как сама скорбь. В центре этой скорбной тарелки, удерживая в руках не тухнущей факел, и находясь в полусогнутой позе, сидел один из убиенных, очень походящий по колориту на местных мужчин. Комплекс скорби находился в самом центре города, где жители чаще радовались, нежели горевали. Всему свое место и время, которое течет и меняется.

Фархад покинув належанное место – ловко перебрался к Сеймуру и высунул голову из окна.

– Слушай, Сеймур, как только поравняемся с тем ментом, который стоит у дороги, крикни ему, что-нибудь глупое.

– А что надо крикнуть?! – настойчиво спросил Сеймур, понимая, что дистанция сокращается, а глупое еще не готово.

– Фархад издал клич дозорного племени, вероятнее всего, индейского. Стал махать рукой и скалить милиционеру свои крупные детские зубы.

Сеймуру тоже удалось издать звук, но не так образно как он удался у брата. Его клич оказался действительно глупым и внезапным, похожим на вопль человека – мальчика страдающего всяческими умственными нарушениями. Взъерошенные волосы и гримаса, скорченная наспех, привлекли внимание не только постового мемориального комплекса, но и простых прохожих Бакинцев, решивших, что кому – то душевно плохо.

– Сеймур! Что с тобой? – Хиджран одернула сына за ногу. – Перестань позорить нас. А ты, Фархад, вернись на свое место.

Проводив взглядом, угрожающе машущего свернутой газетой милиционера, Фархад и Сеймур втянули две братские головы обратно в салон микроавтобуса.

– Фархад! А почему мы кричали ему? – Недоумевая об их поступке, спросил Сеймур.

– На днях этот мент гонялся за мной, – гордо заявил Фархад.

– Зачем?! – спросил Сеймур, испуганно насторожившись от слов брата.

– Мы с Игорем поспорили, что я пробегу по мрамору мемориала, за три рубля, – улыбаясь, как не пойманный победитель, Фархад провожал взглядом милиционера с газетой.

– Да ты что, Фархад?! – застыл Сеймур от вести брата, мысленно пережив оплаченный подвиг брата.

– И тебя не поймали? – Впечатления Сеймура не угасали.

– Как видишь, и куда ему за мной угнаться, ты посмотри на его задницу и живот, – сказал Фархад, радуясь обстоятельству, что он быстрее и моложе.

– Но он тебя запомнил, потом может тебя поймать, и отвести в милицию, – Сеймур перечислил все вероятные варианты наказания брата, и пережил их один без брата.

– Ничего не будет, забудет за два месяца, – Фархад успокоил брата и себя, прежде всего.

– Какой ты смелый, Фархад, а я даже боюсь приблизиться к граниту, – Сеймур, сидя в машине, уносящей его к морю, на дачу, испугался воображаемой сцены незаконного восхождения на мраморный настил мемориала.

– Ничего страшного в этом нет, – успокоил младшего брата Фархад. – Пару шагов вперед, а потом даже интересно, можно проскользить по мрамору, если только в сандалиях.

– Не знаю Фархад, как-то стыдно, там же герои лежат, – Сеймур восполнился ответственностью. – И потом, там такая печальная музыка играет, мне очень нравится. Я всегда слушаю ее до конца.

– Ну и слушай, а я буду бегать, зато ласты купил самые дорогие, – Фархад поднял матрац и достал одну пару ласт, с гордостью рассматривая их.

– А остальные деньги, откуда? – с удивлением и чуть с любопытством, как находить деньги, спросил Сеймур.

Хитро улыбнувшись, Фархад шепотом ответил брату: «Бутылки увели из ресторана».

– Из «Ширвана»? – так же тихо изумился Сеймур, как Фархад тихо поделился с братом своим дерзким поступком.

– И сколько забрали? – приблизившись почти вплотную к брату, боясь, что Хиджран услышит, спросил Сеймур.

– 10 ящиков по 20 штук, – нашептал Фархад брату на ухо.

– Сколько?! – Опешивши, спросил Сеймур.

Будучи не расположенным к точным наукам, Сеймур с трудом пытался подсчитать прибыль.

Но цифра прибыли никак не выводилась у Сеймура в голове.

– Это 20 рублей, умник! – Фархад с насмешкой прекратил математические решения брата.

– И куда сдали, Фархад?

– Вартану, мужу Нины из ларька « Армянская вода», – спокойно ответил Фархад уже пережив все страхи за содеянное.– За все мы должны были получить 20 рублей. Но Вартан знал, что они краденные, и даже у кого он тоже знал, и потому предложил за все 15 рублей. И я согласился.

– А Газанфар? Он что, потом, не искал тележку с бутылками? – спросил Сеймур.

Газанфар – почти молодой, но хромой грузчик ресторана « Ширван», живущий там же – на рабочем месте, хотя у себя на родине, за 70 км от Баку он имел свой дом и родителей. Не обладая особым желанием учиться, и быть интересным, Газанфар знал свое дело хорошо – как сделать собственность ресторана неучтенной, и как продать ту же собственность самому ресторану за деньги. Фархада Газанфар не жаловал – больно трепал его за уши, особенно, когда заставал его за хищением бывшей ресторанной собственности. И Фархад относился к нему удивительно странно, тоже по своему – мстил ему за распухшие уши. Газанфар прятал «неучтенку», а Фархад с друзьями находил ее и наживался. Единственная тема разговоров грузчика и Фархада в периоды относительного их перемирия, была тема, как получилось, что семья Рагимовых стала проживать в таком известном дворе, где живут одни артисты и писатели. Газанфару удавалось это спросить только у одного Фархада, ибо только Фархад уделял Газанфару, в отличие от других его сверстников, хоть какое- то внимание.